В этом была
огромная заслуга, за которую многое простится.
Теперь со студенчества эта непосильная для его молодых плеч задача
снята, и общество требует от него другого: знаний, работоспособности,
нравственной выдержки...
IV
Каких бы убеждений ни держались различные группы русской интеллигентной
молодежи, в конечном счете, если глубже вдуматься в ее психологию, они
движутся одним и тем же идеалом. Идеал этот, если разуметь под ним не
умозрительные и более или менее произвольные построения, а ту действительную
силу, которая с непреодолимой мощью толкает волю на известные поступки,
заключается не в той или иной мечте о грядущем счастии человечества, "когда
из меня лопух расти будет". Этот идеал -- глубоко личного, интимного
характера и выражается в стремлении к смерти, в желании и себе и другим
доказать, что я не боюсь смерти и готов постоянно ее принять. Вот, в
сущности, единственное и логическое, и моральное обоснование убеждений,
признаваемое нашей революционной молодежью в лице ее наиболее чистых
представителей. Твои убеждения приводят тебя к крестной жертве -- они святы,
они прогрессивны, ты прав...
Обратите внимание на установившуюся у нас в общем мнении градацию
"левости". Что положено в ее основу? Почему социалисты-революционеры
считаются "левее" социал-демократов, особенно меньшевиков? почему большевики
"левее" меньшевиков, а анархисты и максималисты "левее" эс-эров? Ведь правы
же меньшевики, доказывающие, что в учениях и большевиков, и эс-эров, и
анархистов много мелкобуржуазных элементов. Ясно, что критерий "левости"
лежит в другой области. "Левее" тот, кто ближе к смерти, чья работа
"опаснее" не для общественного строя, с которым идет борьба, а для самой
действующей личности. В общем, социалист-революционер ближе к виселице, чем
социал-демократ, а максималист и анархист еще ближе, чем
социалисты-революционеры. И вот это-то обстоятельство и оказывает магическое
влияние на душу наиболее чутких представителей русской интеллигентной
молодежи. Оно завораживает их ум и парализует совесть: все освящается, что
заканчивается смертью, все дозволено тому, кто идет на смерть, кто ежедневно
рискует своей головой. Всякие возражения сразу пресекаются одной фразой: в
вас говорит буржуазный страх за свою шкуру.
Самые крайние и последовательные, максималисты, бросили в лицо даже
социалистам-революционерам упрек в кадетизме, в буржуазности, даже в
реакционности (см., например, брошюру максималистского теоретика Е. Таг-ина
"Ответ Виктору Чернову"). "Социализм в конечной цели, -- говорит Е. Таг-ин,
-- ни для кого не опасен. Буржуазные демократы легко могут сделаться ее (т.
е. партии социалистов-революционеров) идеологами и совратить ее с истинного
пути... Мы повторяем: крестьянин и рабочий, когда ты идешь бороться и
умирать в борьбе, иди и борись и умирай, но за свои права, за свои нужды".
Вот в этом "иди и умирай" и лежит центр тяжести.
Принцип "иди и умирай!", пока он руководил поступками немногих,
избранных людей, мог еще держать их на огромной нравственной высоте, но,
когда круг "обреченных" расширился, внутренняя логика неизбежно должна была
привести к тому, что в России и случилось: ко всей этой грязи, убийствам,
грабежам, воровству, всяческому распутству и провокации. Не могут люди жить
одной мыслью о смерти и критерием всех своих поступков сделать свою
постоянную готовность умереть. Кто ежеминутно готов умереть, для того,
конечно, никакой ценности не могут иметь ни быт, ни вопросы нравственности,
ни вопросы творчества и философии сами по себе. Но ведь это есть не что
иное, как самоубийство, и бесспорно, что в течение многих лет русская
интеллигенция являла собой своеобразный монашеский орден людей, обрекших
себя на смерть, и притом на возможно быструю смерть. Если цель состоит в
принесении себя в жертву, то какой смысл выжидать зрелого возраста? Не лучше
ли подвинуть на жертву молодежь, благо она более возбудима? Если эта
"обреченность" и придавала молодежи особый нравственный облик, то ясно
все-таки, что построить жизнь на идеале смерти нет никакой возможности.
Понятно, что я говорю пока только о тех интеллигентах, у которых слово не
расходилось с делом. Нравственное положение множества остальных, которые
"сочувствовали" и даже подталкивали, но сами на смерть не шли, было, без
сомнения, трагическим и ужасным. Не мудрено, что "раскаяние",
"самообличение" и проч., и проч. составляют постоянную принадлежность
русского интеллигента, особенно в периоды специфического возбуждения. Само
собою понятно, что человек, сознающий, что он "не имеет права жить",
чувствующий постоянный разлад между своими словами, идеями и поступками, не
мог создать достойных форм человеческой жизни, не мог явиться истинным
вождем своего народа. Но и люди бесконечно искренние, кровью запечатлевшие
свою искренность, тоже не могли сыграть такой роли: ибо они учили не жить, а
только умирать.
Все, конечно, имеет свои причины. И психическое состояние русской
интеллигенции имеет свои глубокие исторические причины. Но одно из двух:
либо всей России суждено умереть и погибнуть и нет средств спасения, либо в
этой основной и, по моему мнению, глубочайшей черте психического склада
русской интеллигенции должен произойти коренной перелом, всесторонний
переворот.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80