Вдруг женщина смешалась, потеряла нить мысли, кажется, даже покраснела, потом, растянув губы в неуверенной улыбке, хотела уж было что-то сообщить. Варужан машинально поднес палец к губам — мол, умоляю, не надо. Ему показалось, женщина его узнала. А она замешкалась только на мгновение и, сообразив, что от нее требуется, продолжила прерванную речь. Микрофона в зале не было, и голос ее едва доходил до последних рядов. Варужан слушал рассеянно — больше разглядывал спины впереди сидящих. Все слушали женщину сосредоточенно, даже вроде бы с каким-то нездоровым напряжением. Потом Варужан услышал свою фамилию,— значит, она уже перешла к его роману. Что, интересно, она говорит? Напрягся, чувствуя, что желает уловить каждое слово. Но смог разобрать несколько фраз: «Варужан Ширакян, что для него характерно, не избегает острых углов жизни и такого горячего материала, который может прожечь писателю руку, как любой огонь... Он спешит, чтобы не дать застыть жизненной лаве, окаменеть — хотя в застывшем виде ее легче исследовать. Есть писатели, предпочитающие, так сказать, анатомировать жизнь — уже ушедшую, мертвую. Верно, в медицине лишь вскрытие помогает поставить самый точный диагноз, но что толку — человека-то уже нет. Анатомирование ушедших моментов жизни конечно же одна из важных забот литературы, но главное все-таки — в самой горячей ускользающей жизни. Хорош тот врач, который — пусть с риском ошибиться — пытается поставить диагноз больному, а не тот, кто родным покойного досконально разъяснит, От чего умер их близкий... Может быть, моя параллель и не очень уместна, однако... сегодня нужно искать ответ на сегодняшнюю боль. Герои новой повести
Варужана Ширакяна молодые люди, которых швыряет от стены к стене. Вы знаете, как сложно ответить на вопросы даже собственных детей — а их сколько: один, два,— писатель же пытается ответить целому поколению. Например...»
— Кто она? — спросил Варужан сидевшую впереди молоденькую
девушку.
Та на миг отвлеклась:
- Егинэ.— И прижала палец к губам: — Тише...
И вдруг повернулась еще раз и посмотрела на Варужана удивленными глазами: ну и ну — не знать Егинэ!
Речь Егинэ была прервана мужчиной, сидевшим где-то впереди,— то ли возразил, то ли вопрос задал. Егинэ улыбнулась, и голос ее сделался совсем тихим — теперь уже она говорила не с залом, а с одним
человеком.
До слуха Ширакяна долетело имя Врама Багратуни. Вопрос, стало
быть, касался его.
— Воплотить в слове исторический материал,— объясняла Егинэ,— не означает быть оторванным от своего времени, потому что все времена друг с другом связаны. Корнями. Вы думаете, с пятого века все изменилось? Люди тогда иначе любили, ненавидели, тосковали, изменяли? Только внешняя оболочка чувств меняется со временем, их, так сказать, одежда.
— Как у наших девушек, что ли? — подал голос кто-то из зала.
Зал засмеялся.
Егинэ рассказала еще про несколько книг и села под бурные аплодисменты.
— Ну, давайте спорить,— сказала Егинэ уже с места.— Лиха беда начало.
И тут люди заговорили, взахлеб, кто с места, кто с кафедры. Вернее, кафедры как таковой не было — просто подходили к месту, где, по логике вещей, она могла бы быть.
Варужан Ширакян опять услышал свое имя. Говорил, не поднимаясь, пожилой человек. Варужану видна была лишь его спина. Голосом он обладал очень звонким — такого и на стадионе без микрофона услышишь. Он был в восторге от новой повести Варужана — Варужан неожиданно растрогался, что за глупость. Однако...
— Скажу об одной ее слабости, которую, кто знает, наша уважаемая Егинэ, возможно, считает достоинством. Ты не находишь, Егинэ, что герои повести не завершены — ни их судьбы, ни их характеры? Многие их стороны остаются тайной. Как называется та ледяная гора, которая наполовину под водой?
— Айсберг,— напомнили ему с места.
— Так вот, его герои подобны этой самой ледяной горе: большая часть под водой. Сам-то автор знает, что там, под водой?
— Знает, но молчит.
— Это нехорошо,— заключил пожилой человек. Зал весело рассмеялся.
Варужан Ширакян посмотрел на Егинэ. Она вперилась в него взглядом. Тем же самым, что на днях, она же, заоконная. Только теперь глаза ее были лучше видны, стекло не мешало. Егинэ, казалось, абстрагировалась от зала и была занята лишь созерцанием Варужана. Надо смыться, подумал Варужан, попытался даже подняться, но магнит женских глаз вновь приковал его к стулу. Господи боже, какой удивительный свет исходит из этой женщины: глаза, волосы, даже те-' ло — все из света. На ней легкое платье из тонкого батиста, сероватое, но отливает красным. Как вечерняя пустыня, горящая в лучах закатного солнца. Только солнце внутри.
Разговор шел горячий и, наверно, умный, но Варужан не воспринимал даже то, что слышал. Просто догадывался кое о чем по реакции окружающих. А в воздухе витало что-то хорошее.
Один долго разглагольствовал об исторических романах.
— Мы нашу историю через писателей познаем...— он обернулся к Егинэ: — Егинэ-джан, пригласи-ка к нам Врама Багратуни. Раффи мы не видели, Мураана не видели, хоть на него взглянем... Если ты пригласишь, он не откажет...
Егинэ поспешила закруглить беседу, или Варужану почудилось, что поспешила? Еще рук пять-шесть тянулось с просьбой дать слово, когда она поднялась с места:
— Думаю, что дискуссия прошла горячо. Конечно, было бы замечательно, если бы присутствовал кто-то из наших уважаемых авторов. В следующий раз,— Егинэ помедлила,— не знаю, удастся ли нам пригласить Врама Багратуни, но полагаю, что другой хороший писатель непременно будет присутствовать на нашем диспуте.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179