Она еще помешкала несколько минут возле моего стола и со всех ног бросилась к дверям. Объявить сейчас выговор или лишить девушку премии — значит, весь воспитательный эффект коту под хвост.— Теперь она действительно огорчена, чувствует свою вину. Знаю, что не только Стасе, и другие женщины выбегают по своим делам в рабочее время, поймать все не удается. А надо бы, изловив одну, так громыхнуть, чтоб другим неповадно стало. На сей раз — ладно. Хорошо, человек способен еще краснеть.
Проглядел свой блокнот, ту самую «Всякую всячину», заинтересовали пометы насчет бригадного подряда, поскольку давно убедился, как важно четко формулировать мысль. Кое-какие дела нужно приводить в порядок заранее, в целях профилактики, чтобы потом не вышло боком, при выполнении плана.
«Здравствуй мама, давно не говорили с тобой всерьез, вроде отдалились друг от друга после того, как не согласился на твой переезд ко мне в Вильнюс, в новую однокомнатную квартиру. Больно было говорить тебе это, думал, получу инфаркт, но ведь очень важно иной раз удостовериться, что ты значишь сам по себе, без всякой опеки и советов со стороны. Хоть они и на вес золота. Ты ведь такая мудрая, мама, и я навещал тебя почти каждую неделю, приезжал к тебе, правда, ненадолго, обида, мне кажется, должна быть забыта. Я всегда восхищался твоей выдержкой, терпением и тактом. Горжусь и теперь.
Когда ты порой спрашивала меня, как я стал начальником цеха, отшучивался — божьей милостью, потому что все не находилось минуты откровенно рассказать обо всем. Ни с кем другим не решился бы делиться, думаю, и не придется в будущем таким образом исповедоваться, а вот по отношению к тебе чувствую какой-то долг, может, даже неясную вину.
Помнишь, когда еще работал в механическом цехе и приезжал домой, как петух кукарекал одно и то же: «Все хорошо, все прекрасно!» Ты радовалась, потому что безгранично верила в удачливость своего единственного и такого разумного сыночка.
Говоря по правде, я в то время чуть было не сдался, опустил совсем крылышки. Понял — сел не в свои сани и теперь помаленьку схожу с ума. Пошел к начальнику цеха Зубавичюсу и заявил: «Шеф, отпусти меня, не гожусь я в мастера, или совсем гони...»
Зубавичюс перевел меня на участок к технологам, где я и проработал почти год, фантазируя, что защищу диссертацию. Неожиданно мне предложили перейти в инструментальный цех заместителем начальника. Теперь должен возблагодарить судьбу за то, что свела меня перед этим с таким человеком, как Зубавичюс.
Я много тебе о нем рассказывал, безгранично светлая личность. А в инструментальном в то время начальником был Гризицкас. Человек сильный, волевой, однако на редкость неуживчивый. И вот именно он зовет меня к себе в замы! Признаться, я и сам подумывал перейти к нему, поскольку цех этот — настоящая инженерная академия, я бы даже сказал — завод на заводе. На всякий случай посоветовался с Зубавичюсом. Тот ответил коротко и ясно: «Я бы на твоем месте пошел».
Конечно, я не ожидал этого, но с Гризицкасом поладили с первого дня. Три месяца сидели бок о бок в одном кабинете и даже вместе возвращались домой, благо жили по соседству. Идем, а он мне исповедуется. Оказывается, невероятно терзался из-за своей несдержанности... Из меня, как тебе известно, мама, плохой утешитель... Наконец Гризицкас решил оставить завод и перейти на преподавательскую работу, вот тут он и заикнулся о том, что меня могут автоматически назначить на эту должность. Не на шутку тогда перепугался, потому что уже знал: публика здесь, в инструментальном цехе,— своего рода художники, мастера, недаром бытует мнение, что у них золотые руки, всяк со своими капризами, да и выпить горазды... Так что, мама, сидел я тихо-тихо, как мышь в углу, ни во что не вмешивался, хотя к тому времени был уже сознательным коммунистом.
Теперь, мама, ты, конечно, вправе спросить, что означают эти слова, так как ты строго-настрого запрещала вмешиваться в какие-либо дела, связанные с политикой. Постараюсь разъяснить.
Когда еще ходил в мастерах механического цеха, очень мне не нравилось, что многие рабочие слабо разбираются в чертежах, не умеют их читать. Я стал посещать экзамены по повышению квалификации, требовал, чтобы люди, работающие на заводе, чертежи щелкали как орехи. Нередко случалось, что при моем появлении желающих получить разряд повыше словно ветром сдувало. Мои уважаемые коллеги начали сердито поговаривать, дескать, Каткус не ценит их стараний, пусть сам тогда занимается с рабочими, сам их учит. Я взял и набрал две группы рабочих из механического, которым особенно требовались подобные курсы. Нарочно от денег отказался, чтобы потом было
право разогнать половину слушателей. Занимался с ними после работы почти целых два месяца.
Ты даже не представляешь себе, мама, какие пришлось выслушивать вопросы на этих курсах! Заявляют вдруг: вот нас учишь старательно, а ведь потом все равно нормы подымут... И придется молчать! Хочешь не хочешь, а пришлось выбрать весьма ясную позицию, чтобы мог по совести ответить этим молодцам.
Вот я и выбрал.
Теперь ты спросишь, вступил ли я в партию.
Вступил.
Только не думаю, что именно из-за этого Гризицкас, уходя с поста, заявил дирекции, будто начальником цеха должен быть я, и никто другой. Гризицкас, человек жесткий и даже не без жестокости, может, уходя, и чувствовал какую-то затаенную обиду, почему бы не поджарить на сковороде, да еще на большом огне, исполненного энтузиазма мальчишку? Когда меня вызвал к себе директор, я так прямо и сказал, слишком еще молод, кишка тонка, пусть ищут другого человека, а временно могу побыть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65