— Ерунда,— пренебрежительно отмахнулся Юстас.— Запретила кино в субботу. Очень оно мне нужно.
—- Я тоже не пойду,— Нина горделиво тряхнула волосами.
— Ты пойдешь,— впервые в разговоре с ней его голос прозвучал строго.— Сходишь и потом расскажешь мне.
— Но ведь я могу себя плохо чувствовать, заболеть...
— Не можешь. Они и так что-то подозревают,— Юстас нарочно подчеркнул «они», его лицо стало суровым.
— Откуда ты взял это? Ой, умру,— почему-то обрадовалась Нина.
— Нечего радоваться. Они захотят нас рассорить.
— Придумываешь!
— Я чувствую.
Нина на минуту задумалась.
— Но ведь этого не может быть. Ты не предашь меня?
— Никогда в жизни.
— Как ты сказал? В жизни?
— Да,—твердо и с долей обиды, что она сомневается, закончил Юстас.
Нина огляделась, словно пугливый зверек, и, приподнявшись на цыпочки, неожиданно чмокнула в щеку. Это был первый поцелуй в его жизни. Замерев, Юстас смотрел на залитую румянцем Нину, не сознавая, где он и что происходит. Девочка не отбежала в сторону по привычке, а выжидала, опустив голову, на том
же месте и обеими руками оттягивала вниз кофту. Наконец осмелилась вскинуть глаза.
— Ты не сердись. Ведь ты — мой? — проговорила совсем просто.
Мальчик почувствовал, как из-под ног уходит земля. Ничего не ответив, неловко склонился к ней, желая губами коснуться щеки, но Нина отпрянула в сторону.
— Нельзя,— произнесла она.— Мне можно, а тебе — нет.
Юстас, смутившись, молчал.
— Пока,— Нина по-мальчишечьи хлопнула его по руке и заскакала вверх по лестнице. На площадке она что-то вспомнила, перевесилась через перила:
— Забыла сказать. Ты герой. Самый настоящий.
После этого памятного события «герой» очень забеспокоился по поводу прыщиков на лице, тем более что собственное лицо теперь уже не казалось таким банальным, как раньше. Все портили эти несчастные прыщики, которые и выдавливал, и тер водой с мылом, но они опять появлялись. Надо было что-то делать, обязательно что-то делать, и Юстас однажды захватил с собой на прогулку целый рубль копейками.
Ребят сопровождала воспитательница Вилунене. Проходя мимо аптеки, Юстас подбежал к воспитательнице и попросил:
— Мне нужно зайти. Зубная паста кончилась, я догоню.
Ему очень хотелось, чтобы его ложь прозвучала буднично и вполне достоверно, но тут же со страхом заметил, что притворство не удалось.
— Если нельзя, я обойдусь,— прибавил.
Вилунене коварно улыбнулась кривым ртом:
— Иди.
Словно на крыльях понесся Юстас в аптеку, и, запыхавшийся, волнуясь, попросил у пожилой аптекарши:
— Мне какой-нибудь крем. От этих,— он провел кончиками пальцев по щеке.
Аптекарша покачала седой головой:
— Крем тут не поможет, детка. Вот цинковая мазь разве...
Что это за штука, цинк ведь металл, при чем здесь металл, чушь какая-то, лихорадочно рассуждал Юстас,
провожая через окно глазами удаляющихся детей во главе с Вилунене.
— Сколько он стоит?
— Семь копеек.
Конечно, не поможет, и цена смехотворная. Пустое дело, быстро сообразил Юстас.
— Мне бы лучше крем. Должен быть такой... Вы, наверное, знаете...
Аптекарша с сомнением принялась выдвигать деревянные ящички, перебирать в них всевозможные тюбики, пока наконец не выложила один — белый с голубой надписью «Гидратический» — прямо перед ним.
— Может, этот. Во всяком случае, не повредит.
За крем заплатил целых восемьдесят копеек. С покупкой в кармане пальто, скользя по обледенелому тротуару, Юстас нагнал ребят и опять встретился с подозрительным взглядом Вилунене.
— Купил? — осведомилась она.
— Купил.
— Покажи.
— Что показать? — побледнел Юстас.
— Покажи, что купил. Воспитательница обязана знать.
— Ведь сказал...— Он отвернулся, скрывая замешательство, и медленно пошел рядом.
Тогда Вилунене сама ловким движением засунула руку в его карман и вытащила на свет божий «Гидратический» крем. Постыдно белый с голубыми буквами.
— Пользуешься косметикой?! — громко выкрикнула она и противно хихикнула.
Ребята повернулись в ее сторону. Не слишком понятное слово «косметика» в холодном и чистом воздухе прозвучало как обвинение, запахло проступком, позорным для такого возраста. Далеко впереди Юстас заметил испуганные глаза Нины.
— И давно пользуешься? — Воспитательница держала тюбик двумя пальцами, словно какого-нибудь отвратительного червяка.
— Это подло,— сдерживаясь, произнес Юстас, руки при этом засунул глубоко в карманы пальто. Настоящий дурак, держал бы руки в карманах, и ничего бы не произошло.
— Как ты смее... Сопляк! Вы только послушайте... Ну что ты скажешь... Хорошо. Я напишу родителям.
Матери сообщу. Пусть она объяснит твое поведение.
— Пишите.— Юстас впервые почувствовал ненависть к взрослому человеку. Раньше просто не любил кого-то. Учителя или соседа. Но мог просто избегать их, поскольку у него был дом. Теперь дом — санаторий.
Вилунене с отвращением бросила тюбик в придорожный снег.
— Забери.
Юстас не шевельнулся.
— И вам совсем-совсем не стыдно? — тихо спросил он.— Как-никак вы педагог...
Вытаращенные глаза воспитательницы наполнились слезами, и тотчас они покатились по обеим сторонам жалобно подрагивающих ноздрей.
— Нет, ты не ребенок, а...— Вилунене вытащила из вязаной рукавицы носовой платок и покачала головой,— страшилище настоящее, какой-то ненормальный... Был человек как человек...— она вдруг зарыдала.
Юстасу сделалось жаль плачущей женщины. На лицах ребят, оборачивающихся назад через плечо, он видел не только любопытство, но и молчаливое осуждение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65