А почему она должна была их создавать? Может, просто целей не было? Только безмерное желание брать, брать и брать... сколько позволяет дремучая фантазия? До тех пор, пока все не надоело и не наскучило. Ты опять очень категоричен в своих выводах, Каткус, но чутье тебя не обманывает — спустя какое-то время все твои усилия, даже жертвы, принесенные ради Лаймы, показались бы ей обременительными, а может, даже и нелепо смешными.
Юстас возвращается в кухню, как сквозь дождевую завесу проступают силуэты Дайны и ее детей. Охватывает странное волнение, может даже нечто сродни умилению, и Юстас озабоченно спрашивает:
— А по телевизору не показывают ничего интересного?
— Сейчас будет фильм для детей,— отзывается Вилюе, наблюдающий, как мать проворно разделывает курицу.
— Проголодался? — Юстас постукивает пальцем по его животу.— Потерпим с тобой немного, ладно? А может, хочешь хлеба с маслом и сыром?
— Не хочу,— отвечает мальчик.— Лучше потерплю.
Юстас в ванной переодевается в сухую и не такую
красочную одежду, развешивает мокрую и только тогда понимает, что Дайна слышала весь его разговор с Лай- мой. Ну и пускай, ободряет себя Юстас, я человек свободный, интересно, как она отреагирует. Правда, умеет не показывать своих чувств, но все равно пойму.
Юстас выходит в кухню, детей здесь уже нет, наверное, смотрят телевизор в комнате, останавливается рядом с Дайной и спрашивает:
— Что приготовим из этой райской птицы?
— Потушим с овощами,— как автомат, отзывается Дайна.— Быстрее будет — и первое, и второе блюдо...
Все-таки задело, смекает Юстас, вот дьявольщина, и продолжает, повернувшись спиной.
— Не могу слоняться без дела,— говорит он, словно провинившись.— Может, давайте помогу чем-нибудь?
Длинные тонкие Дайнины пальцы ловко нарезают морковь на мелкие дольки. На мгновение они застывают. Будто думают.
— Начистите картошки, если это не задевает вашего мужского достоинства. А вы умеете?
— Велика наука,— прыскает Юстас.— С шести лет для матери чистил...
— Ас семи занимались логарифмами?
Мстит, чертенок, кусается, почему-то радуется Юстас. Вот и пропало твое олимпийское спокойствие, Дайнуже, все-таки разбередил сердце телефонный звонок.
— Откуда вы узнали? — прикидывается искренне удивленным Юстас.— Кажется, так таил от всех...
— Не трудно понять,— меланхолически вздыхает Дайна.
Юстас выбирает удобный нож, наливает в миску холодной воды и ставит ведро для мусора между ног. Кухня небольшая, упругое Дайнино тело мелькает почти у самого лица, притягивает. Юстас сидит, согнувшись, на табурете, сосредоточенно устремив взгляд на вьющуюся меж пальцев кожуру, одновременно видит себя со стороны, ему немного смешно, но и уютно сидеть вот так.
— Не думала, что вы умеете врать,— холодно произносит Дайна.— Совсем как мой муж.
— Вы серьезно? — распрямляет сгорбленные плечи Юстас.— Когда я солгал?
— По телефону сказали, что у вас живет какой-то Друг.
— Он действительно жил. Еще неделю назад.
— Но теперь ведь не живет.
— Живет его бессмертная душа поэта,— выкручивается Юстас.
— Это вам только кажется после брусничного ликера.
— Все равно это не ложь! — Юстас швыряет картофелину в миску с водой.— Простите, а ваш муж... лгун?
— Да. Красивый лжец.
— Конечно, красивее меня,— с горьким смешком замечает Юстас.
— Внешне — возможно,— откровенно говорит Дайна.— И убежден, что никуда от него не денусь с двумя детьми.
— Теперь могу сказать, отчего я до сих пор не женат. Хотите?
— Хочу.
— Вбил себе в голову, что ни одна женщина не может по-настоящему полюбить меня из-за моей внешности.
— Какая чепуха! И до сих пор так думаете?
— Теперь не ломаю себе головы по этому поводу. Хотя только что вы тоже изрекли нечто подобное...
Дайна нетерпеливо его перебивает:
— Только что вы беседовали по телефону с какой-то женщиной.
Миска уже доверху полна старательно начищенной картошки, Юстас направляется к раковине и начинает отмывать почерневшие пальцы.
— Это не любовь,— он печально кривится.— Знаете, что я думаю? Женщина тогда любит, когда хочет от тебя детей...
Дайна разражается звонким смехом:
— Какой вы... своеобразный! Ни одна не заявила об этом прямо и... вы остались одиноким?
— Не только поэтому,— спокойно отвечает Юстас.— Одну причину назвал. К ней добавился еще какой-то психологический барьер, возникший, может быть, из-за чрезмерного чтения или из-за аскетичного предубеждения матери, что любить можно только человеческую душу. А женщина, в свою очередь, обязана оберегать мужчину от утраты человеческого облика.
— Вот как,— Дайна на минуту задумывается.— А я не уберегла.
— Не стремитесь взвалить на себя чужие грехи. Хватит и своих.— Юстас нервно поворачивается к ней и вдруг спрашивает: — Откровенно — вы еще любите своего мужа?
Его голос звучит грубо и резко, спустя мгновение Юстас уже сожалеет о своем прямолинейном вопросе, в кухне воцаряется тягостная тишина, только из комнаты доносятся приглушенные звуки телевизора, для Юстаса все вдруг становится похожим на мираж, возникший от долгого-долгого одиночества, и теперь он искренне желает, чтобы все это скорее исчезло.
Дайна прикусывает нижнюю губу и, колеблясь, исподлобья смотрит на Юстаса.
— Простите, я не священник, вы не грешница,— усталым голосом прибавляет Юстас.— Ненужный разговор. Простите...
— Не люблю. Нет! — с горечью произносит Дайна.— Нет...
Она стоит опустив руки, бессильная и безоружная, высказавшая все, что могла, покачивает головой, будто отголоски слов еще живут в ней;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65