Какой толк в том, что он угадал ее тайну, постиг одну из премудростей жизни: любящий человек, словно магнит, притягивает взгляды и сердца всех. А сообщничество в чужой любви, как оно ранит, какой неизбывной печалью наполняет тебя! Теперь уже было поздно. Хотя только что он мог не признавать ни ее ожидания, ни этих писем, без которых она скучала. Возомнил себя мудрецом, провидцем! Нина, не говоря ни слова, доверчиво кивнула головой.
Юстас почувствовал себя так, будто его окунули в ледяную воду.
— Нам нужно идти,— проговорил хрипло.— Пора на ужин.
Нина послушно поднялась. Тем же по-женски милым движением одернула кофту болотного цвета и, не оглядываясь, стала взбираться вверх по лестнице.
За ужином Юстас не мог проглотить ни куска. Нина сидела в противоположном конце зала задумчивая, без привычной застенчивой улыбки и лениво ковыряла вилкой вареную колбасу с вермишелью.
Учиться танцевать чарльстон мальчик не пошел. Улегшись рано спать, он всю ночь напролет, печальный и одинокий, с мокрым от слез лицом летел в безграничном космическом пространстве.
Стоя в конце очереди в столовой, Юстас спокойно выдержал несколько удивленных взглядов и тотчас автоматически принялся проверять память, из какого цеха эти рабочие, свои-то давным-давно привыкли к тому, что начальник обедает вместе со всеми и терпеливо выстаивает в хвосте. Скорее всего, те парни из ремонтного, оба плечистые, видать спортсмены, у одного заботливо ухоженные усы, правда, чернота придавала им устрашающий вид. Суровый парень, подумал Юстас, такие редко улыбаются, мало говорят и терпеть не могут, когда их поучают.
Он оглядел быстро двигающуюся очередь и почти с гордостью хозяина отметил, как много на заводе красивых людей. Молодых и красивых. Вон хотя бы те две девушки из конструкторского бюро, что стоят впереди. От волос издалека благоухает шампунем, и блестят они, как мех косули или растрепанные мотки шелковой пряжи. Вообще весь их вид заставляет подтянуться даже старых пней, а уж что говорить об этих каратистах- атлетах. Да, да, они в самом деле посещают секцию каратэ. Юстас теперь отчетливо вспомнил, он встречал их в комитете комсомола, ребята нашли для себя тренера
и упрашивали изыскать возможности выделить ставку... Будь на то моя воля, бесплатно бы кормил всех заводских женщин, пускай они, подобно живительному сквозняку, проветрят иные головы, взъерошат седые и черные как смоль, густые шевелюры. Потому что мудри не мудри, Кактус, а ведь именно женщины — наш жизненный стимул. Стихия жизни.
Видно, существует устоявшийся эстетический идеал рабочего, окидывая взглядом каждого, размышлял Юстас. Одежда, манера говорить... и, без всякого сомнения, сильное, развитое тело. Мгновенная реакция, сообразительность и немногословие. Широкие плечи, гибкий торс, крепкие руки гарантируют уверенность в себе при любой ситуации. На улице, в цехе, на стадионе, в семье. Не бояться поспорить. Не стонать и не жаловаться. Настоящие мужчины нужны всюду. А что они делают, как ведут себя эти закаленные мужчины, когда приходит срок навсегда проститься с родителями? Ведь наступает такое время, ничего не поделаешь... Или когда разлюбит близкий человек? Эх, ничегошеньки-то ты не знаешь, Каткус, не ведаешь, какие запасы человечности сокрыты в тех, кто вокруг тебя. А если вовсе нет в них никаких запасов? Если живет в них просто иллюзия, что жизнь будет всегда обходиться с ними бережно, достойно, справедливо, потому что, по их разумению, они терпеливы сами, порядочны, поступают по совести, честно трудятся? Вдруг грянет беда, выпадет испытание? Кто- то жестоко обидит? Утрата близких всегда тоже жестокая несправедливость. Что тогда?! Стучать кулаком по столу в пивной, тянуть вино прямо из бутылки где-нибудь под кленами? Свирепо ополчиться против всех — попробуйте только меня тронуть! Благо мышцы у тебя налиты силой и во всем теле бродит молодецкий задор. А в голове не утихает-бьется одна-единственная мысль: почему это случилось именно со мной?!
Странно... В горе порой хочется побыть наедине с собой, спрятаться ото всех. Да, да, человеку временами необходима обособленность. Но отступает беда, и опять хочется единения с другими. Обособленность и единение. Часть и целое... Юстас расстегнул карман спортивной блузы, достал блокнот «Всякая всячина» и сделал пометку.
Учась в Политехническом институте, Юстас Каткус не заботился о том, чтобы качать мышцы и потом с по
мощью кулаков доказывать свою правоту или мужественность. Он принадлежал к другой группе, прозванной «мозговым центром», являлся одним из ее лидеров и ничуть не завидовал одногодкам, демонстрировавшим бицепсы. Он и его друзья — Эдмундас Богутис и Вацловас Нарушис — собирались стать непревзойденными специалистами в своей области, для них это было ясно как дважды два. Как то, что яблоко есть яблоко и ничего больше.
Тело должно стать послушным орудием для достижения этой цели, тело обязано было не уставать от семи утра и до половины первого ночи. И когда Юстас наконец касался щекой подушки, временами испытывал даже гордость, что не вымотался окончательно за день, что, возникни сейчас необходимость, мог бы еще поработать пару часов. Толстяков он презирал, однако ему никогда не приходило в голову, что тело его само по себе требует пестования.
Юстас припомнил, как он яростно продирался сквозь житейские кущи в настоящую жизнь; болезнь свою одолел достаточно давно, но им овладело нетерпение, желание первенствовать. Позже задавался вопросом: почему? И сам же отвечал без уверток, без снисхождения к себе:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65