Если только захочет обдумать. Она ведь может и позвонить Бернарду, хотя клялась, что между нею и Бернардом все кончено. Дойдя в своих размышлениях до Бернарда, Роланд потерял всякую уверенность в том, что Хилья захочет его понять. Хилья очень себя ценит, она привыкла, чтобы последнее слово оставалось за ней. Когда-то Хилья пригрозила, что уйдет от него. Так же, как сам Роланд, Хилья предъявляла к жизни высокие требования. Возможно, Роланд удовлетворился бы и меньшим, но Хилья побуждала его ставить себе все более значительные цели. Ее взгляд на жизнь был весьма определенным: почему человек должен занимать десятое место, если может занять первое.
Первый муж Хильи, архитектор, вполне довольствовался своим положением, этот покорный судьбе тип и не стремился в столицу. Кропал проекты индивидуальных домишек для кулаков, перебравшихся из деревни в город. А ведь он мог бы стать по меньшей мере одним из авторов генерального плана Таллина. Так в свое время жаловалась Хилья Роланду. А позже призналась также, что до Роланда и понятия не имела о любви. Роланду тогда было в высшей степени приятно, он распустил хвост, как павлин, изо всех сил старался не уронить себя в ее глазах. Он рассказал Хилье и о своих планах, что произвело на нее большое впечатление.
Неужели он окончательно обидел Хилью?
Роланд еще раз припомнил весь разговор по телефону и нашел, что не сказал ничего особенно плохого. Обычные упреки. Только одна фраза насчет таблеток для похудения, наверно, была лишней. Роланд был достаточно беспристрастен, чтобы вспомнить об этом. Он не мелочен, совсем нет.
И тут же Роланд почувствовал: если все останется так, как есть, если ничего не изменится, катастрофа неминуема. Противники выклюют ему глаза, Хилья даст отставку. Или не даст? У них, как-никак, почти взрослые дети.
Да, он не должен был спрашивать Хилью, не задерживают ли ее процедуры, связанные с похудением, не из-за этого ли она не может приехать? Тут он поступил грубо, почти жестоко. Каждая женщина хочет быть красивой, и если по нынешним критериям предпочтение отдается стройным, то нет ничего предосудительного в том, что Хилья применяет таблетки. К тому же он сам привез их из Стокгольма. Он, Роланд, все-таки свинья, так с женой не разговаривают.
Если бы Хилья хоть немножко почувствовала, что она не права. Но в ее голосе слышалось что угодно, только не виноватые интонации.
Нервы, проклятые нервы.
Что же будет дальше, если уже сейчас он не в состоянии владеть собой. Особенно, если все сорвется? Мир кишит негодяями, у человека принципиального множество противников и врагов.
Хилья наверняка не простит его так легко. Хилья будет ему помнить «процедуры для похудения»!
Нервы. И еще раз нервы. Нервы человека, которого поджаривают, как салаку на вертеле.
Было бы это в первый раз. Но он в последнее время с невероятной легкостью оскорбляет сотрудников. Может быть, это просто болезненное себялюбие? Или болезненно то, что он потом упрекает себя? Нет, себялюбец не совался бы постоянно в огонь. Он всегда оставался верен себе, даже в те годы, когда все отвергали свои прежние принципы. Он — не Рийсман, то и дело меняющий позицию. Для него всегда было главным не его собственное «я», а принцип. Зачем же напрасно посыпать голову пеплом.
Роланд многого ждал от сегодняшнего воскресного дня. Погода была чудесная, солнце, почти полная тишина. Первый настоящий весенний день. Они бродили бы по лесным тропинкам, болтая о том, о сем. Возможно, его внутреннее напряжение ослабело бы, вдруг он даже загорелся бы. В необычной обстановке Хилья и раньше умела его зажечь, во всяком случае, он мог бы проверить себя. А теперь день испорчен. И не только сегодняшний день, а вся неделя, все то время, что ему еще остается пробыть здесь.
Телефонный разговор был ни к чему. Зачем он вообще настаивал, чтобы жена приехала. Он ведь не был уверен в себе.
Дурацкое положение, прямо идиотское.
Врачи рекомендуют покой, отдых, говорят, что он переутомился, долгие годы работал сверх сил, нервы от постоянного напряжения стали чувствительными. Но все пройдет, утверждают они, главное — покой, отдых. Пусть он побольше бывает на свежем воздухе, гуляет, утомляется физически, тогда все восстановится.
Роланд жаловался врачу только на усталость, упадок работоспособности, раздражительность, нервное напряжение. Видно, врач что-то примыслил от себя, иначе почему бы он стал утешать — мол, все восстановится. «Идиот! — выругал себя Роланд.— Врач имел в виду работоспособность и нормальное самочувствие». Самочувствие и работоспособность — это и есть самое главное. Будь самочувствие нормальным, будь оно таким.
как раньше, тогда и все остальное было бы таким, как раньше. Но до сих пор ничего не изменилось. Вот уже три недели, как Роланд всячески за собой ухаживает, а нервы расшалились, пожалуй, хуже, чем раньше.
Неужели он действительно банкрот?
Роланд скрывал состояние своих нервов от сотрудников и даже от Хильи. Он, правда, говорил о высоком кровяном давлении, но демонстративно махал рукой, когда ему советовали полечиться. Его считали неутомимым тружеником, которому для отдыха достаточно четырех часов в сутки, и он не хотел бросать тень на свою репутацию. Уезжая в дом отдыха, Роланд мотивировал это не необходимостью поправить здоровье, а тем, что работа заставляет. Говорил о своем исследовании, с которым возился уже много лет, — теперь, дескать, от него требуют закончить работу в определенный срок Он взял с собой рукописи, различные выписки, три папки с результатами опытов, две тысячи двести перфокарт, таблицы, целую стопку специальных книг.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98