Во сне с ним происходило нечто непонятное и жуткое: его кожа истончалась, как оболочка чрезмерно надутого мыльного пузыря, да и чувствовал он себя мыльным пузырем и все время боялся, что вдруг кто-нибудь проткнет его каким-нибудь острым предметом, ну, хотя бы хорошо отточенным карандашом. Или прожжет горящей сигаретой. И он был все время начеку: избегал курильщиков, мужчин с тростью, а особенно мальчишек — каждый из них мог оказаться хулиганом, боялся и женщин, у которых в руках были зонты с острым концом. Складные тупоносые зонты его не пугали. Он несколько раз просыпался и шел на кухню есть мед — говорят, мед хорошо успокаивает. По стоило ему задремать, и он снова видел тот же сон. Дошло до того, что Ваарик уже боялся уснуть. К счастью, два предутренних часа прошли более спокойно. Обычно утром он не помнил, что ему приснилось, по сои о мыльном пузыре засел в памяти до малейших деталей. Даже жуткий страх, что его могут проткнуть, не проходил полностью.
Георг Ваарик заметил, как, передаваемые из рук в руки, двигались по залу к президиуму сложенные белые листочки из блокнотов: участники совещания посылали председательствующему заявки на выступления. Ваарик глядел на эти записки с завистью. У него вдруг появилось желание все-таки выступить. Он не должен сдаваться, даже если он мыльный пузырь... «О господи! — попытался он направить свои мысли в другое русло.— Что за чушь лезет мне в голову?.. Я превратился в суеверную старуху, которая дает запугать себя вещим сном!»
Георг Ваарик заставил себя слушать.
«Мы пока не умеем еще должным образом пользоваться находящимися в нашем распоряжении материальными ресурсами. Нередко ведем себя так, как будто живем одним днем. Быть бережливее, производить экономичнее — вот требование времени».
Тут внимание Ваарика снова рассеялось. Он почувствовал, как в голове что-то неприятно сжалось.
Двое сидящих перед ним мужчин переговаривались шепотом:
— По-моему, в подобном учреждении нет вообще никакой надобности.
— Москва уже дала свое согласие.
— Комитетов и так слишком много.
— Руководителем, говорят, назначат Лахевеэра.
— Не думаю, что это что-нибудь изменит.
— Ио сейчас вообще никто ничего не делает.
— А как же с принципом экономии?
— Лахевеэру энергии не занимать...
Дальше Ваарик не слушал. Он и так знал все, о чем они шептались. Для него не была новостью организация нового комитета, а также и то, что его председателем назначат Лахевеэра. Лахевеэра он знал хорошо. Это был действительно энергичный и инициативный человек, руководитель экстракласса с большим опытом. Может быть, староват, чтобы укомплектовать и запустить новую головную организацию, но за спиной Лахсра стоит Кивикаар — пожалуй, Лахевеэра утвердят, iiec у Кивикаара сейчас больше, чем у иного деятели из высших сфер. Эти двое впереди были ему незнакомы. Странно, на совещании вообще много новых, неизвестных ему людей. Смека поколений. Во всех областях выдвинулось много новых людей. В науке тоже.
В ту же секунду Ваарика передернуло: его взгляд упал на карандаш в руках у Кивикаара. Ваарик быстро отвел глаза.
Теперь его глаза остановились на Феликсе Кийстна, сидящем на два-три ряда впереди него. Кийстна любил сидеть в первых рядах, сегодня почему-то выбрал место подальше. Опоздал, что ли... Ну вот, опять он вынул из кармана зеркальце и разглядывает себя. У Кийстна привычка во время заседания проверять в зеркале свою внешность. Поправил волосы и галстук, потом обнаружил на подбородке какой-то прыщик и стал его ковырять. Глупая привычка развлекаться с зеркалом.
«В каждом вопросе нам следует искать самые оптимальные, научно обоснованные решения»,— неслось с трибуны.
Ваарик подумал, что теперь стали много говорить о науке и о научном подходе к производственным проблемам, говорят и те, кто не имеет ни малейшего представления о том, что означает применение научных методов в экономике. По своему опыту Ваарик знал, как трудно изучать и анализировать экономику, в том числе сельскохозяйственное и промышленное производство, объективные и субъективные факторы могут связаться в такой узел, что сам черт в них не разберется. Даже Сталин ошибся, когда критиковал Санина и Венжера, советовавших продавать колхозам основные орудия производства — тракторы и комбайны.
Взгляд Георга Ваарика снова упал на стол президиума и опять сосредоточился па карандаше в руках Кивикаара, показавшемся ему неестественно длинным и острым. Ваарик старался внушить себе, что с такого расстояния не видно, чем Кивикаар пишет — карандашом или шариковой ручкой, что остро отточенный карандаш — всего лишь плод его воображения и он должен выбросить из головы подробности того идиотского сна. Желая отвлечься от навязчивых мыслей, Ваарик вынул из кармана газету и осторожно, чтобы бумага не зашуршала на весь зал, развернул ее,
На первой полосе было помещено несколько заметок о том, что принятые на себя социалистические обязательства необходимо выполнять. Ваарик пробежал глазами по столбцам и перевернул страницу. Его взгляд задержался на фотографии молодой доярки. Это не была шаблонная композиция, изображающая доярку с подойником или доильным аппаратом и с коровой, отличившейся высокими надоями; с фотографии на Ваа-рика смотрела миловидная девушка в ладно сидящих, явно иностранного происхождения, джинсах, она стояла, слегка расставив ноги, как манекенщицы в журналах. Пожалуй, немного полновата, но миловидная, с кокетливой улыбкой. Как же ее зовут? Эмми Нуут. Новое имя, во всяком случае Ваарик встречает его впервые.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98