закат солнца в золотых барочных завитках, видение святой Терезы, все пронизанное мерцанием огней, полет зеленых птиц, мгновенное неправдоподобное смешение сверкающих красок, как в индейских мифах — густо-синий, ярко-красный, цвет сапфира, топаза, цвета колибри и знамена, тиары, маски, плащи, Бога Дождей и Бога Ветров, как бы ожившие страницы древних манускриптов, в которых навсегда запечатлены наши светозарные космогонии.
А когда, утомленный созерцанием бесконечности небес, я снова смотрел на город, не красота зданий, не вкус и мастерство трогали меня — Вера часто восторгалась то изящным гербом на фасаде, то барельефом, умело вплетенным в лепную гирлянду,— нет, я умилялся, глядя на юных невест, с бантами в волосах, в светлых платьях, с пухлыми детскими ручками, что покоились на вышитых подушках; каждый вечер можно было их видеть, словно в рамах, в окнах домов на тех странных улицах без стиля, без определенной архитектуры, этих девочек нельзя было назвать современными, они, кажется, существовали вне времени, неотделимые от улиц, не принадлежащих ни настоящему, ни будущему, там, между Гальяно и Беласкоаином; каждая терпеливо ждет, когда же придет наконец он, увидит ее, заметит, и тогда она подарит ему всю свою тайную нежность, всю скрытую жажду любви. «Таких вот невест рисовал Шагал»,— говорила Вера. Я же вспоминал стихи мексиканца Рамона Лопеса Веларде. (Тут, однако же, разница: я Шагала знал, а Вера Лопеса Веларде не знала, и может быть, именно благодаря тому, что я был свой в ее мире, а она чужая — в моем, я сам начал немного лучше понимать свою Америку, которая так долго казалась мне непонятной, туманной...) Мы заходили в таверну, в харчевню, в погребок, в теней комнате всегда есть стол для постоянных клиентов, благоухающую супницу передают через окошко из кухни, где лежаит латук, а рядом разбросаны луковицы, жаль, что ни один художник не написал подобного натюрморта, и я, удивляясь и смеясь над собой, читал Вере лекцию, даже целый курс лекций — тут была и методика, и диалектика, и система, все, что полагается,—-о новых для нее кушаньях и красках, я сочинил пространную теорию касательно маланги, изложил весьма глубокие идеи насчет, проявлял чудеса эрудиции, употреблял ученую терминологию, я ораторствовал под звон вилок, сидя перед щербатыми тарелками, графином для оливкового масла и перечницей с острым мелким перцем. Я взобрался на кафедру и проповедовал свое учение: Ватель и Карем создали основы кулинарии, они были родоначальниками науки о соусах и приправах, Декартом и Мальбраншем кастрюль и сковород; в наше время с ними сравнить можно лишь автора великого i рак i а га маэстро Проспера Монтанье, чье имя вошло в словарь Ларусса; вот он-то и есть подлинный Бергсон кастрюль, духовок и водяных бань, теоретик высокой кулинарной науки, его произведения чрезвычайно трудны для исполнения, требуют, например, золотистые и жирные бриоши или пирожки, хрустящие, воздушные... Европа выработала из кулинарии; воплощаясь в продуктах как в чистых. Разум, Лотос превращает их в эмпирические акциденции, в пищу, и возникает своего рода феноменология, слюноотделения, глотания. Но эта феноменология противоположна нашему принципу кулинарии, историческому и национальному; мы опираемся на обычаи и вкусы, сложившиеся в результате смешения рас, у нас каждая нация вносила в дело приготовления кушаний свой вкус, свои представления о том, •но приятно. Вера старалась постичь, осознать и принять креольскую кухню, она изучала, пробовала, нюхала, одобряла и отвергала, но ощутить по-настоящему всю прелесть нашей еды оказалась все же не в состоянии — наслаждаться креольскими кушаньями может лишь тот, в чьих жилах течет кровь многих рас. Современная литература часто — слишком часто! — говорит о трагической «некоммуникабельности» человеческих существ. На мой взгляд, когда речь идет о любви, «некоммуникабельность» эта сводится к нулю — какой бы национальности ни были, к какому бы слою общества ни принадлежали мужчина и женщина, они всегда подчиняются вечному, всеобщему, вневременному зову страсти. Пресловутая «некоммуникабельность» может дать о себе знать, пожалуй, лишь когда, очнувшись от бурных объятий, они возвращаются к действительности, и вот тут сам акт принятия пищи вне привычной обстановки воспринимается ими по-разному: ее тянет к знакомым яствам, ей хочется осе грины, особого соуса, укропа, тминного хлеба, ей трудно понять, что такое положили ей на тарелку, он же — в данном случае я — едва откусит кусочек маниоки — она цвета слоновой кости, она благоухает, пронизанная волоконцами, которые тянутся, смоченные соком чеснока, и запах ею, будто дым от кадильницы, проникает через нос в горло,— как все детство, вся юность встают перед глазами... В конце концов, я ведь креол, а наша кухня ведет свое начало вовсе не от древнеримского гурмана Апиция, нет, ее создатели испанский маркиз Вильена, великий магистр искусства разделки мяса, повар-дьявол, чью память так высоко чтил Великий Адмирал, а еще — принц Канкан Муса, повелитель африканских народов, касики всех моих родных островов, да корсары, нападавшие на берега; вот в чьих огромных глиняных горшках, во вселенских кастрюлях зачиналось триконтинентальное варево, вобравшее в себя столь разные вкусы — тамаль, альяка , морской угорь, ахьяко... Я наблюдал, как Вера силится ощутить всю прелесть бониата, такого покладистого, что годится во все кушанья, можно его и жарить — он и тут спорить не будет, уляжется, если его попросят, на горящие уголья, раскроет животик, чтобы положили туда масла, и будет счастлив, когда закутают ею в сахарное одеяльце, он — нежный, капризный, переменчивый, настоящий хамелеон, я бы даже сказал порочный, когда отдается радостно в своей белой сахарной рубашке;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169