Для сцены придется малость его переделать, ввести в другие границы, приспособить к театральным условиям, чтоб он смотрелся в свете рампы. И выйдет уже не фольклор, а искусство, интерпретация на профессиональном уровне. И исполнители тоже, откуда бы ты их ни добыла, пусть хоть из самой что ни на есть чертовой глуши, все равно, они обязательно станут профессионалами, а это уже дело совсем другое... Нельзя в театре танцевать так, как танцуют там». И Гаспар с несколько таинственным видом указал на другой берег бухты. Он, видимо, подразумевал какие-то обряды синкретической веры, ритуальные танцы и музыку, в Регле и Гуанабакоа собирались жители деревень то в день святого Лазаря, то в день святой Варвары, а чаще всего — в день Святой Девы Милосердной дель Кобре. Сохранились еще абакуа сказочные «дьяволята», ведущие свое происхождение от времен народа йоруба, необычайные их костюмы Вера видела на гравюрах художников прошлого века — Миаля и Ландалуса, которые я ей показывал. Она собиралась изучать нашу народную хореографию, и для начала ей очень хотелось посмотреть древние ритуальные танцы. «Даже если ты туда пойдешь, это ничего не даст,— говорил Гас пар.— Там столько народу толчется, танцоров даже и разгля-де i ь-то почти невозможно. Давка, теснота, сам черт ногу сломит. Вдобавок, если ты вдруг явишься — белая женщина, вроде как полька...» — «Благодарю...» — «Да брось ты! Я просто хочу сказать нездешняя, они, конечно, застесняются. Есть, правда, одно местечко, там ты могла бы кое-что увидеть...» И вот как-то вечером мы отправились в то самое «местечко», переплыли бухту па катере, сели в автобус в Регле возле мексиканской таверны, яркой, будто пончо, где пахло водкой из агавы и салатом, а примерные патриоты вопили, на свой мексиканский манер, поднимая тосты во славу родных мест Халиско... «Местечко» оказалось домом негра-музыканта, пианиста и певца, под названием Снежный Ком; хозяин был на 1 ролях в Южной Америке, дом он оставил незапертым, чтобы соседям было где устраивать семейные празднества; старая его ушка вовсе этому не препятствовала; сейчас она готовила на большой плите — кушанье из кукурузы с «горящими ч нос тиками», ходила по кухне танцующей походкой, звенела большой ложкой, словно бы музыка уже началась. Сперва все шло обычным порядком, как на любом деревенском празднике, женщины скромно уселись вокруг площадки для танцев; но вот здоровенные молодцы, что днем работали грузчиками в порту, ударили в барабаны, и барабаны зарокотали. Сухая дробь, то редкая, то частая, двойные удары, синкопы, тремоло, одинаковые по силе, но в постоянно изменяющемся ритме, все вместе какое-то единство; барабаны вступали один за другим, вплетались, как голоса в фугу, во что-то целое, спаянное, созданное инстинктивным чувством гармонии. Одна за другой шли выходить в круг пары, к величайшему изумлению Веры, не обнимались, мужчины не пытались прижимать к себе женщин, здесь никто не танцевал cheek-to-cheek, как это принято в европейских дансингах. Люди — и это больше всего поразило Веру — танцевали, чтобы танцевать, сам танец как таковой доставлял им удовольствие, приносил радость; женщины трясли плечами, покачивали бедрами, извивались всем телом, иногда, если мужчина подходил слишком близко, женщина отскакивала, как бы пыталась спрятаться, он настойчиво преследовал ее, а она, полная лукавства, соблазнительно вращала бедрами; и тем не менее все дышало чистотой древних обрядов, где даже эротика подчинялась законам гармонии и была исполнена архаического сакрального смысла. Потом был перерыв, из кухни принесли кастрюли с кукурузой «с горящими хвостиками», от них шел адский аромат индейского перца; когда поели, Гаспар поговорил с барабанщиками, и Веру усадили на почетное место, напротив женщин, собравшихся кучкой в глубине двора. «Учти,— сказал Гаспар,— для тебя сделают то, что ни для кого не делают: явится дьяволенок абакуа, только без костюма, на таком празднике ему в костюме нельзя». Снова зарокотали барабаны — совсем в другом ритме, чем прежде,— и вдруг, словно несомый каким-то бешеным смерчем, ворвался танцор, с немыслимой быстротой кружился он на левой ноге, правой вращая над самым полом, промчался через двор и встал, выпрямившись, перед Верой, неподвижный как статуя, тесно сдвинув ноги, сцепив руки. Потом нахмурился сердито и стал бросаться то на одного, то на другого; если человек не отшатывался, танцор останавливался внезапно, делал вид, будто бьет его по голове воображаемой палкой, потом он, снова вертясь, пересек двор и исчез, словно растаял в вихре собственного вращения. Вера, восхищенная, принялась аплодировать. «Перестань,— сказал Гаспар.— Здесь тебе не шоу. Сейчас будет самое лучшее, теперь это очень редко можно увидеть: танец арара»... Четверо мужчин встали по углам патио. И вдруг начали прыгать на месте, не спеша, медленно, один вслед за другим, без всякого усилия, словно невидимом трамплине, они прыгали все выше и выше, при каждом прыжке поднимая и выставляя вперед согнутые в локтях руки. С каждым разом все меньше касались они земли, а едва коснувшись, снова взлетали. И наконец, мы увидели нечто невероятное — четыре человека парили, в буквальном смысле парили в воздухе, не опускаясь на землю. «Вот это элевация, черт побери!» — вскрикнула Вера. Впервые в моем присутствии она позволила себе грубое выражение. Лоб и щеки ее горели, ошеломленная, потрясенная, смотрела она на танец, изредка сжимала ладонями виски, как делала всегда в минуты крайнего изумления и восторга. Ей хотелось, чтоб чудо продолжалось всю ночь, но танцоры, кажется, уже показали лучший свой номер;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169