Лишь находчивость и авторитет Сокола покуда
удерживали их.
- Судя по деревьям, у вас здесь, должно быть, имеются прекрасные
садовники, - сказал он. - Как они оберегают сады от поздних заморозков?
- Да никак, - ответил тощий мужичок с того конца шеренги жителей
деревни. Они все сидели в ряд под соломенным навесом, привалившись спинами
к стене постоялого двора. У их босых ног барабанил по земле сильный, но
теплый апрельский дождик.
- Опасен дождь, а не мороз, - сказал мэр. - Гниют коконы шелкопрядов.
Но остановить дождь человек не в силах. Да никто и не пытается сделать
это.
Он был агрессивно настроен по отношению к волшебству и чародеям;
остальные, казалось, не разделяли его категоричности.
- Пока старик был жив, - сказал один из них, - в это время года
дождя, как правило, не было.
- Кто? Старый Милди? Да, его уже нет в живых. Он умер, - подтвердил
мэр.
- Его обычно звали Садовником, - сказал тощий. - Да, Садовником, -
подхватил другой, и опустилась непроницаемая, словно пелена дождя, тишина.
Аррен сидел за окном единственной комнаты постоялого двора. Он снял
со стены висевшую там старую лютню - трехструнный инструмент с длинным
грифом, широко распространенный на Острове Шелка, - и теперь тихонько
наигрывал на ней, стараясь не перекрывать стук капель дождя по соломенному
навесу.
- На рынках Хорттауна, - сказал Сокол, - я видел ткань, которую
выдавали за шелк с Лорбанери. Иногда это действительно был шелк, но ни
разу - с Лорбанери.
- Времена наступили тяжелые, - сказал тощий человек, - уже четыре
года это длится, пятый пошел.
- Уж пять лет прошло с того Кануна Вспашки, - сказал чавкающим,
самодовольным голосом какой-то старик, - когда умер старый Милди, да,
умер, а ведь он был моложе меня. В Канун Вспашки он умер.
- Недостаток товара поднимает цены, - заметил мэр, - за один рулон
голубого материала мы выручим столько, сколько некогда за три рулона.
- Если сможем продать. Где корабли-то? Да и краска паршивая, -
возразил тощий, вызвав тем самым получасовую дискуссию относительно
качества красителей, используемых в больших станках.
- А кто делает красители? - спросил Сокол и вызвал тем самым новый
всплеск эмоций. В результате выяснилось, что весь процесс крашения - это
прерогатива одной семьи, члены которой, ко всему прочему, называли себя
колдунами. Но если они и являлись таковыми, то теперь утратили свое
искусство, а никто другой, как метко подметил тощий мужичок, не смог
отыскать его.
Все они, исключая мэра, сошлись на том, что знаменитая лазурь
Лорбанери и тот не имеющий себе равных пурпур - "пламя дракона", что
некогда носили королевы Хавнора, уже не те, что раньше. Чего-то в них не
хватало. Жаловались на несвоевременные дожди, на красители, на очистители.
- А может, виноваты глаза людей, не умеющих отличить подлинную лазурь
от голубой грязи, - добавил тощий и свирепо взглянул на мэра. Тот не
принял брошенный вызов, и все вновь замолчали.
Легкое вино, казалось, лишь усугубило их подавленность и на лицах
островитян застыли хмурые маски. Тишину нарушали только стук дождевых
капель по бесчисленным листьям садов в долине, шепот моря внизу на окраине
деревни да мурлыканье лютни в темноте за дверьми.
- Умеет ли петь этот твой изнеженный паренек? - спросил мэр.
- Да, умеет. Аррен, спой нам чего-нибудь.
- Я не могу заставить эту лютню играть не в миноре, - улыбаясь,
сказал выглянувший в окно Аррен. - Ей хочется рыдать. Что вы желаете
послушать, добрые хозяева?
- Что-нибудь новенькое, - проворчал мэр.
Лютня легонько затрепетала. Юноша уже нашел с ней общий язык.
- Вот это, видимо, вы здесь еще не слышали, - сказал он и запел:
"У белых Проливов Солеа
И согнутых красных ветвей
Склонивших соцветья свои
Над головою твоей,
Поникшей от горя утраты
Любимого твоего,
Клянусь я именем матери
И отца своего,
Я, Серриад, сын Морреда,
Клянусь у цветущих ветвей
Помнить всегда злодеянье
И горе родимой моей...
...всегда, всегда..."
Они застыли, как изваяния: угрюмые лица и грубые, отмеченные печатью
тяжелой работы руки и тела. Люди сидели не шелохнувшись и слушали теплым
дождливым южным вечером песню, такую же надрывную и тоскующую, как крик
серого лебедя среди холодных морей Эа. Даже после того, как смолкла лютня,
они еще долго хранили молчание.
- Странная музыка, - неуверенно произнес кто-то.
Другой, убежденный в абсолютном превосходстве острова Лорбанери над
всеми и во всем, заявил:
- Чужеземная музыка всегда странна и мрачна.
- Сыграйте нам что-нибудь свое, - попросил Сокол. - Я и сам не прочь
послушать какую-нибудь веселенькую песенку. Паренек всегда поет о древних
умерших героях.
- Давай, я попробую, - сказал последний из говоривших, откашлялся и
затянул песенку о старом добром барреле вина и гей, гей, мы идем! Но никто
не подхватил разудалый мотивчик, и он уныло продолжал свои "гей, гей".
- Не поют больше старые добрые песни, - сказал он со злостью. - В том
виноваты юнцы, всегда пытающиеся изменить ход вещей и не желающие учить
старинные песни.
- Дело не в этом, - возразил тощий. - Все вокруг пошло наперекосяк.
Ничто больше не идет своим чередом.
- Да, да, - проскрипел самый старый из присутствующих здесь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68