Он лежал на боку, как его оставили люди, и смотрел на неё. Слишком слабый, чтобы даже голову поднять. Сначала ей показалось, что в его взгляде сквозит жестокость, но потом она поняла, что это всего лишь равнодушие. Другие подопытные собаки всегда стремились привлечь её внимание. Бешено виляли хвостами, глаза их светились обожанием, они хотели общаться с ней, и было видно, что им скучно. А этот пёс к ней ничего не чувствовал. Она не понимала, способен ли он вообще кого-нибудь полюбить. На вид такой свирепый, дикий — короткие заострённые уши, широкая пасть. И невозможно худой. В контрасте с угрожающей внешностью его беспомощность казалась особенно трогательной.
Она смотрела на него, а он следил за её взглядом спокойными карими глазами. Ей так хотелось понять, о чем он думает. Элизабет очень мало знала о собаках, поэтому не могла сказать, был ли его взгляд каким-то особенным. Кажется, между ними что-то происходит, но это никак не вязалось с тем, чему её учили.
Все, что она знала о собаках, рассказал ей отец. Элизабет выросла в благоговейной уверенности, что её отец знает все. Он был выдающийся человек, и она ни разу не усомнилась в том, что он говорил о собаках. Кроме того, она знала, что многие люди держат дома собак, а её отец — нет. И в то же время она понимала, что он любит животных. Впервые, глядя на полосатого питбуля, она подумала: отношение отца было защитным механизмом, который Позволял ему экспериментировать на собаках.
Пёс поднял голову и посмотрел на неё. Она увидела, каких усилий стоило ему это простое движение, заметила, как покачивается голова, когда он насторожённо её разглядывает. Элизабет поняла: пёс думал, что она может причинить ему боль, как те двое мужчин.
— О, не волнуйся, я не сделаю тебе больно, — сказала она очень тихо, почти про себя.
Пёс опустил голову. Глаза его были полуприкрыты. Она не знала, понял он её интонацию или просто был слишком измучен.
Элизабет почти ничего не знала о собаках — только то, что читала в книгах. Собаки, вспоминала она, реагируют на стимулы и живут только настоящим, не способны испытывать эмоции, боль и осознавать окружающий мир, как люди. Так утверждал её отец, и так говорилось в книгах — написанных, должно быть, специалистами.
Собаки для неё были такой же загадкой, как если бы она наткнулась на лежащего посреди пшеничного поля инопланетянина. Она снова удивилась, как могла собака так отощать; потом вспомнила про Виктора Хоффмана и решила, что он мог бы зайти проведать пса. В последний раз взглянув на истощённое тело, она повернулась и вышла из комнаты.
До конца её смены оставалось ещё двадцать минут, но она переоделась и вышла из здания, которое в шутку называлось ЦПИ.
Встреча расстроила Элизабет, и она больше не хотела иметь с собаками дела. Оказавшись на улице, девушка глубоко вдохнула осенний воздух и обругала себя глупой гусыней — так переживать из-за какой-то собаки! Но отвлечься не удавалось. Она решила пройтись и для разнообразия подумать о своём дне рождения. Ей скоро двадцать, она посту пит в университет и будет учиться на врача. Здесь учился и работал её отец — и дедушка тоже, пока не ушёл на пенсию. Элизабет ощутила лёгкое раздражение — оно возникало всякий раз, когда она думала о медицинском факультете. Последние десять лет она готовилась стать врачом, как два поколения Флетчеров. Другие профессии даже не рассматривались. Её подавляла мысль о медицинской карьере, но она хотела порадовать отца и деда, оправдать их надежды.
Сидя на невысокой стене кампуса, Элизабет решила для себя, что её мучительные сомнения не касаются выбора профессии — это обычный страх неудачи.
Не оправдать ожиданий отца и дедушки — немыслимо, это разбило бы им сердца. Черт, какая ответственность… Она должна получить диплом доктора медицины, потому что она — Флетчер, и выбора у неё нет.
Она страшно боялась провалиться и постоянно об этом думала. Понимала, что волноваться не о чем: в колледже она училась легко, у неё были отличные оценки. Нет никаких причин для беспокойства. Она жила без матери, и детство её прошло, можно сказать, на работе у отца. Она видела тысячи операций и была подготовлена куда лучше, чем большинство студентов.
Но она не могла не волноваться. Она всегда знала, что станет врачом. Флетчеры были кардиологами, дедушка — торакальный хирург, отец изучал трансплантологию. Она, конечно, не мужчина, но это не повод нарушать семейную традицию.
Барабаня пятками по низкой кирпичной стенке, Элизабет смотрела на проходивших мимо студентов. Она знала: друзья завидовали ей и определённости её планов на будущее, а она всегда удивлялась тому, что большинство людей её возраста понятия не имеют, что им делать со своей жизнью. Она так давно знала, кем станет, что даже не могла представить себе, как бывает иначе. Прикрыв глаза, Элизабет думала: а если бы папа был торговым агентом, а дедушка продавал машины? Если бы не с кем было даже посоветоваться? Если бы я была сиротой? Что тогда?
Ей не понравилось это чувство. Будто дыра в желудке. Словно её потеряли в магазине. Очень странно не знать наверняка, что с нею станет лет через двадцать пять или тридцать. Элизабет попробовала ещё раз. Что делают люди, когда жизнь их не предопределена? Она чуть сморщила лоб и подумала, что могла бы стать поваром — ей нравится готовить. Приятно вдыхать тёплые запахи кухни, стряпать так вкусно, чтобы все кругом восхищались. Элизабет открыла глаза. Она будет кардиологом.
Дэвид, её отец, и Билл, её дед, хотели, чтобы она пошла по их стопам. Их среду она знала и привыкла к ней, она росла среди врачей, которые за обедом обсуждали хирургические операции.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135