Она не только глубоко уважала его, но и была бесконечно благодарна и с трудом находила способы выразить ему столь глубокие чувства, с раннего детства поселившиеся в её душе. Это у него на коленях она сидела маленькой девочкой, цеплялась за влажный от её слез галстук, проваливаясь в сон, много ночей подряд безостановочно рыдая: мама не могла уложить её спать. Он много работал, но никогда не прогонял её, всегда развеивал её страхи, часами держал на коленях и укачивал, пока она не засыпала. Став постарше, Элизабет поняла, чего ему это стоило: ведь он мог бы просто отправить её в интернат или куда-нибудь ещё.
Поэтому она каждый день старалась отплатить ему такой же преданностью. Она гордилась, когда он её хвалил; ради него отказывалась от множества сомнительных развлечений одноклассников. Не ходила в кафе и на вечеринки, не пила, никогда не курила травку, даже сигареты ни одной не выкурила в жизни. Никогда не попадала в дурацкие истории, связанные с сексом. Воздерживалась от большинства мелких проступков юности.
Теперь же её терзала мысль, что она попала в ситуацию, которой всегда старалась избегать. И все из-за лабораторной собаки, к которой, как сказал бы её отец, она слишком привязалась.
Она попыталась объяснить себе, почему так случилось. Пришло время исправлять ошибки. Дамиану будет хорошо везде, куда бы они его ни поместили. Профессор Хоффман обещал проследить, чтобы пёс прожил остаток жизни в Центре исследований. Но она не знала, следует ли из этого, что с Дамианом все будет в порядке. Раньше её никогда не беспокоили судьбы лабораторных собак, но теперь она спрашивала себя: что, если Дамиан попадёт на стол к её отцу? И если эта мысль причиняет ей боль, то как ей мириться с тем, что он делает каждый день с другими собаками?
Признавая, что жизнь подопытных собак в лучшем случае неприятна, Элизабет все же не задумывалась напрямую о том, какую роль играет её отец в экспериментах над животными. Двадцать лет она жила в доме, который держался на вивисекции. Впервые в жизни ей стало трудно с этим смириться.
Виктор Хоффман был очень зол на неё и наверняка предупредил тех, у кого теперь жил Дамиан, чтобы они не подпускали к собаке глупую и докучливую девицу по имени Элизабет Флетчер. Она даже боялась думать, что может случиться, если её увидят возле Дамиана. Может, её даже исключат из университета.
Она перевернулась на бок, кулаком подоткнув подушку. Ей было от себя противно — как ни старалась, она не могла забыть о собаке. Элизабет задремала, убеждая себя, что не стоит беспокоиться о животном, и тут же думая: накормлен ли он, удобно ли ему, куда его перевезли…
А ранним утром Дамиан впервые ей приснился. Как большинство её снов, этот был ярок и реалистичен, как видеофильм. Она шла по кампусу, пёс кружил перед ней, оглядывался назад и улыбался. Проснувшись, она удивилась, откуда знает такие подробности: улыбку Дамиана, его переваливающуюся походку. Ведь она никогда не видела, как он бегает без поводка.
Во сне они вместе гуляли. Большая серая белка перебежала тропинку, по которой они шли, и невероятно довольный собой Дамиан загнал её на большой клён. Пёс вставал передними лапами на ствол, затем бегом возвращался к Элизабет, приглашая её идти за ним к дереву. Он переводил взгляд с неё на белку, словно хотел, чтобы она сделала что-нибудь, но она не понимала, чего он хочет. В конце концов он уселся на землю и укоризненно на неё уставился.
Они шли дальше, и во сне была весна. Зелёная листва — такая роскошная, свежая, будто они видели все это сквозь зеленое бутылочное стёклышко; даже солнце казалось зеленоватым. Газоны кампуса были покрыты маленькими белыми маргаритками и яркими золотыми лютиками. Рододендроны притягивали взгляд великолепными красными, пурпурными и розовыми цветами. Они с псом пришли к мрачному зданию из кирпича и камня, которое сурово возвышалось над газонами. Внезапно одна из дверей отворилась, и вышел мужчина в белом лабораторном халате. Тот самый доктор, который лечил Дамиана, тот, Кто велел ей почистить клетку, и во сне он держал в руке поводок. Она застыла на месте, не в силах двинуться, и беспомощно, с ужасом смотрела, как человек позвал собаку и Дамиан доверчиво подбежал к нему. Надев поводок на шею пса, человек повернулся на каблуках и ушёл в здание, уволакивая за собой пса. Дамиан внезапно упёрся всеми лапами и повернулся к Элизабет. Глаза его наполнились таким ужасом, что у неё живот скрутило от страха. Их взгляды встретились, и затем, словно крупным планом в кино, она увидела, как губы пса шевельнулись и он сказал ей:
Помоги мне.
Она подбежала к двери, но ту уже заперли. Подёргала дверную ручку, все ещё видя ужас в глазах собаки, слыша мольбу в её странном, поразительном голосе. Но Дамиан исчез в этой крепости из кирпича и неприступного бюрократизма. Элизабет бегала от двери к двери, от окна к окну, совершенно обезумев, но не могла войти внутрь. Проснулась она в тот момент, когда в своём кошмаре тщетно тянула на себя большую, тяжёлую дверь. Лёжа в кровати, она моргала в темноте, пытаясь успокоить дыхание.
Драться или бежать, думала она. Та первобытная часть розга, где рождался страх, могла выбирать только между этими двумя действиями.
Бежать или драться?
У человека и собаки — без разницы — основные реакции одинаковы. В чем ещё, думала она, заключается их сходство?
Что ты выберешь? — насмешливо вопрошал внутренний голос. — Бежать или драться?
Ради неё пёс решил драться. Он не сбежал. Он напал на более крупного зверя — ради неё. Сможет ли она теперь с притворным сожалением бросить его и просто уйти?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135