Никто другой бы не стал. Любой захотел бы получить двадцать пять тысяч. Кто угодно.
— И ты? — резко и раздражённо спросила Барбара.
— Ну, нет, но я…
— Так, может, ты — не единственная в мире, кто думает, что друзья важнее денег?
— Да. Наверное. — В голосе Элизабет слышалось недоверие. Она повалилась на диван и положила руку на спину псу, чтобы чувствовать его, знать, что он и правда здесь, — и чтобы он знал, что она рядом. Единственное, чем она гордилась, — наконец-то она пришла ему на помощь.
Уже стоя в дверях, Барбара перевела взгляд с девушки на собаку. Её лицо странно изменилось — так свет играет с тенями в полях, когда сверху проносятся облака.
— У меня был свой Дамиан, — тихо сказала Барбара, — и я знаю, как это бывает. Знаю, чего это стоит. Вот почему двадцать пять тысяч долларов ничего для меня не значат. Спокойной ночи.
На следующее утро, едва открыв глаза, Элизабет поняла, что попала — не намеренно, а по воле случая — в абсолютно незнакомый мир, совсем не похожий на её уютное и рутинное прошлое. Она не сможет вернуться домой — по крайней мере, с собакой. Понятно, что и медицинский диплом она не получит. А если покажется на глаза отцу, он упечёт её в сумасшедший дом. Она изо всех сил старалась не допустить этого хаоса, но все случилось внезапно, и теперь ей было страшно. После того как мать их бросила, она росла в университетском медицинском центре, среди врачей, и проводила там больше времени, чем дома. По выходным сидела в лаборатории с цветными мелками или надувала хирургические перчатки, как воздушные шарики, дожидаясь, пока Дэйв или Билл закончат работу и заберут её домой. А здесь вместо людей, которых она хорошо знала, — высокомерных талантливых учёных и беспокойных ассистентов, — рядом оказалась сорокалетняя женщина, способная отказаться от двадцати пяти тысяч долларов ради бездомного пса. Вместо ярких белых стен университета, длинных коридоров с отполированными полами, ровного гула голосов, телефонов, пейджеров, факсов, мониторов и лабораторного оборудования теперь был тихий деревенский домик — следы лап на кухонном полу, фотографии собак, выставленные в ряд на каминной полке, как снимки родственников. Элизабет прижалась к своему псу.
Мы уже не в Канзасе, Тотошка. Перспектива оказаться в бегах её совсем не радовала, скорее наоборот. И поймав себя на том, что ей страшно, она расстроилась ещё больше. Я думала, это так романтично — быть в изгнании. И где же тут очарование? Никакого очарования она не чувствовала — только неуверенность за жизнь любимого пса и вину за то, что она ломала свою карьеру.
Она услышала, как в дом входит Барбара. Австралийка мурлыкала себе под нос:
Давным-давно сидели мы под ивой,
Считали звезды, ждали мы рассвет…
Но много лет прошло, и дерева уж нет.
Мелодия и слова были печальны, но Элизабет не удержалась от улыбки: вот что может сделать с песней австралийский акцент. Она села на диване и быстро оценила ситуацию. Грязная, жалкая, безработная, скорее всего, исключённая из университета, бездомная, усталая, голодная, у неё проблемы с законом, и она провела ночь на чужом диване, пропахшем псиной. Неслабо для семи утра первого дня оставшейся жизни.
Барбара вошла с чашкой какао в одной руке и сэндвичем в другой.
— Вот, держи. Ты, наверное, умираешь от голода.
Отец Элизабет Барбару назвал бы «женщиной без прикрас». Достаточно умная, несколько грубоватая деревенская жительница без всяких претензий. Она была дружелюбна и хотела помочь, но ощущались в ней уверенность и скрытность — признак любви к уединению. Её не слишком заботило, что Элизабет о ней думает. И у неё удивительные карие глаза — с ленцой, со смешинкой, проницательные. В них отражалось многое. Элизабет никогда не сталкивалась с такими людьми и, представив, как Севилл пытается забрать Дамиана у австралийки, невольно улыбнулась.
— Как твой дружок? — спросила Барбара. Такса обнюхивала заднюю лапу Дамиана, свесившуюся с дивана.
— Очень слаб, — ответила Элизабет. — Не знаю, мне кажется, с ним что-то ещё не в порядке, и мы этого не заметили.
До десяти часов, казалось, ещё целая вечность. Ты дочь и внучка выдающихся врачей, как же ты можешь знать так мало о медицине? Элизабет стало стыдно: словно она должна была уделять больше внимания медицине и вообще ничего толком не знала об этом мире.
— Мы можем что-нибудь сделать, пока ждём? — с несчастным видом спросила она.
— Я давала ему антибиотики — самые сильные, что у меня были. Думаю, можно поставить капельницу, — сказала Барбара, — у меня тут есть все, что нужно, если хочешь. Тебе решать.
— Вы знаете, как это делать? Правда? Капельницу бы хорошо…
Барбара пожала плечами.
— У меня есть справочник. Я принесу.
Она ушла, оставив Элизабет в недоумении: откуда в доме такие вещи? Когда Барбара вернулась, девушка решилась её спросить.
— Шприц и прочее? Держу на всякий случай. Никогда не знаешь, что может понадобиться. Там, где я росла, в глуши, у нас не было всяких глупостей, вроде ветеринаров и прочего. Это основы, такое каждый должен был знать.
Барбара говорила и готовила капельницу. Потом опустилась на колени перед псом, и он стал разглядывать её полузакрытым здоровым глазом. Австралийка сощурилась ему в ответ.
— Он жутко выглядит. Вставал ночью?
— Нет, вообще не двигался.
— Думаю, это из-за кровотечения. Проклятье. Похоже, при драке в него воткнули что-то острое или сам напоролся. Ничего, сейчас поставим капельницу, пока доктор не приедет. Так, зажми-ка ему вену на ноге, вот так…
Пёс, видимо, начал доверять женщинам абсолютно и теперь без всяких эмоций наблюдал, как игла входит ему в вену на передней лапе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135