Едва я увидел ее, как у меня защемило сердце. Щеррок, которому Ланен помогла появиться на свет, был первым кантри, родившемся за пять келлов, пять сотен лет. Мой народ вымирал — и вдруг я встречаю ту, что выглядит в точности как детеныш кантри. Я ждал, что она заговорит, и не мог удержаться: вновь и вновь пытался воззвать к ней, пока на голове у меня был венец — но все тщетно. Будь она хоть в чем-то непохожей на кантри, я бы, может, смирился. Но, несмотря на то что народы наши так долго были разлучены, она обладала знакомым мне обликом, была одной с нами крови и принадлежала к нашему роду. Глаза ее ярко сияли, и я мог бы сказать, что в них присутствует разум, — но она не отвечала мне, не могла ответить. В конце концов у меня вновь разболелась голова, и я вынужден был снять венец.
Тут взор мой был привлечен одной особенностью ее облика. Посреди лба у нее я увидел выпуклость, почти в точности такую же, какая бывает у малышей кантри и служит для защиты их самоцвета, пока он еще не вполне развит. Тем не менее у кантри эта выпуклость представляет собой кусок чешуи, который со временем отслаивается. А у этого прекрасного создания лобный выступ представлял собой всего лишь часть костной пластины, покрывающей голову.
Я заговорил вслух.
— Ты позволишь, малютка? — произнес я, протягивая руку к ее голове. Обнюхав меня, она не стала возражать: я понял это по манере, с которой она двигалась, ибо движения эти были мне хорошо знакомы, и на том спасибо. Я попробовал дотронуться до выпуклости у нее на лбу, страстно надеясь уловить ее мысли, — может, прикосновение к ней помогло бы этому?
Не помогло. Я не почувствовал ничего, кроме гладкой теплой поверхности ее брони.
— Увы, сестренка, — произнес я, проводя рукой по гребню у нее на щеке, — если ты и говоришь, я тебя не слышу.
Уилл
— То есть как «если говоришь»? Разумеется, говорит! — возразил я. — Ты что, не расслышал?
— Нет, достопочтенный. Мое имя — Вариен раш-Гедри. А как тебя называют?
— Уиллем из Рябинищ, — ответил я. — Салера — моя... ну, в общем я ее вырастил. Мы с ней друзья, — добавил я.
И тут же покатился со смеху: Салера показала всем, что это действительно так. В комнате было зябко, и она, должно быть, припомнила, что я куда больше чувствителен к холоду, потому что вдруг взяла и обернулась вокруг меня кольцом, положив голову мне на плечо. Я прильнул к ней, сразу же позабыв все напасти, которые преследовали меня, Велкаса и Арал, позабыв обо всем, кроме того, что моя Салера наконец-то вновь меня нашла.
Тут Вариен улыбнулся, и улыбка его засияла точно солнце — ярко, сильно и смело, прогоняя прочь недавнюю печаль.
— Для тех, кому ведома столь крепкая дружба, сударь Уиллем, есть особое название — сердечные друзья. — Он смотрел на нас так, точно от нас зависела его жизнь. — Сердечные друзья, — повторил он негромко.
Потом его супруга встала радом с ним, положив руку ему на бок.
— Да, любимый. И они не виделись друг с другом много лет, а большинство из нас с ног валятся, потому что спят на ходу. — Положив руку ему на щеку, она повернула его к себе и чмокнула. — Завтра ты сможешь вволю налюбоваться ею, — добавила она с усмешкой. — А сейчас я, как жена, заявляю на тебя свои права. Всем доброй ночи!
Велкас тоже уже удалился, не в силах бороться с усталостью. Когда ушла парочка молодоженов — ибо кем же еще они могли быть? — Джеми с Реллой тоже покинули нас, тихонько, но весело пожелав нам спокойной ночи.
Я лишь рассеянно бросил что-то в ответ. Высокая девушка верно сказала: «любоваться» — самое подходящее здесь слово. Я сидел и говорил с Салерой, покуда в небе не начало светлеть — тогда я осознал, что мне хочется до нее дотронуться, хотя бы положить руку ей на крыло; меня восхищали ее размеры и сила. Сейчас она была вдвое больше, чем при нашем расставании. Я не мог удержаться — то и дело повторял ей, как она красива. Не знаю, поняла ли Салера меня, но она приоткрыла пасть, зашипев в ответ — у драконов это вроде смеха, я помню, как она и раньше проделывала то же самое.
Салера не переставала кружить и тереться возле меня. Она была в некотором замешательстве, как и я: после столь долгой разлуки нам обоим нужно было едва ли не убеждать друг друга, что это не сон, что мы существуем взаправду.
— Ах, девочка моя, — сказал я наконец, когда за окном совсем посветлело. Мне все же нужно немножко поспать. Ты ведь тоже небось устала, долго летала, должно быть? — Она лишь смотрела на меня. — Впрочем, по тебе и не скажешь, милая: ты свежа, точно сама весна, — продолжал я с усмешкой. — Ты не против, если я чуток вздремну? — Я рассмеялся. — По правде сказать, мне страшно не хочется закрывать глаза: вдруг проснусь — а тебя нет!
Не знаю, улавливала ли она хоть что-то из моих речей, но когда увидела, что я лег на кровать, подошла и, насколько это было возможно, обернулась вокруг моего ложа, положив голову мне на грудь и глядя на меня. Я тоже смотрел на нее, покуда мог: глаза мои закрывались сами собой.
Сердечные друзья. Мне нравилось, как это звучит.
Ланен
Какое было наслаждение и чудо — вновь пробудиться к жизни, здоровью, солнцу. Какое-то время я просто лежала, упиваясь этим чувством: наконец-то боль перестала меня мучить! Голоса в голове стихли до еле уловимого шепота, однако полностью не пропали. Я уже почти привыкла к ним, хотя могла лишь гадать об их природе.
И тут я окончательно пробудилась.
— Вариен! Вариен, мы нашли их!
В ответ раздался приглушенный голос: я видела пред собой лишь покатую спину.
— Кого, моя дорогая? — спина распрямилась, разворачиваясь, и я узрела заспанное подобие человека. И не смогла сдержать улыбки:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172