Трапеза была легкой, как и предписывается всем тем, кто только начинает поправляться после лихорадки. После завтрака мне значительно полегчало — в положении больного я бываю просто ужасен, как, впрочем, и большинство целителей, — и тут я заметил, что вид у Бериса не в пример цветущий. Он весь так и лучился здоровьем и, казалось, помолодел лет на десять — не то что тогда, при последней нашей встрече.
Когда я сказал ему об этом, он улыбнулся:
— Выходит, это уже настолько заметно! Благодарю тебя, со мной и вправду все хорошо. Я провожу опыты с лансипом, что я получил благодаря последнему рискованному предприятию, которое провернул совместно с Гундарской гильдией. — Нагнувшись поближе, он добавил заговорщицким тоном: — Знаешь, я слышал то старинное предание о чудесном лансиповом снадобье, что дарует старикам вторую молодость, и подумал: раз у меня теперь есть и желание, и возможности, почему бы не попробовать? — Вновь откинувшись на спинку стула, он чуть заметно покачал головой. — Увы, — продолжал он обычным голосом, — россказни несколько преувеличены, однако я чувствую себя сейчас куда лучше, чем когда-либо за многие годы. А если это заметно и для глаза стороннего наблюдателя — что ж, тем лучше! Боюсь, старение — не такая уж приятная штука, и стало быть, любая отсрочка здесь весьма кстати. — Потом он посмотрел на меня внутренним взглядом целителя и, казалось, остался доволен. — Ты, похоже, поправился. Не желаешь ли пройтись со мной, посмотреть на нашего подопечного? — Глаза его блеснули. — Или мне придется еще раз бросить тебе вызов? Мы оба рассмеялись.
— Нет, не нужно. Разве что меня вновь охватит лихорадка, тогда уж действуйте, как сочтете нужным, — ответил я. — Однако же я предпочел бы впредь не терять головы — если, конечно, получится. Давайте посмотрим, что мы сумеем сделать вдвоем для моего несчастного хозяина.
По утрам Марик спокойно спал и не просыпался, пока я не называл его по имени. А прежде, бывало, каждый день поднимался затемно. Даже сейчас казалось, что ему так и хочется пробудиться, но что-то ему не дает. То ли некий темный страх держал его в объятиях сна, то ли тело его просто пыталось таким образом отдохнуть ради исцеления его разума — этого я не знал.
Магистр Берис попросил меня подробно рассказать ему обо всем, что явилось причиною нынешнего состояния Марика. Он сказал, что до него дошли некоторые слухи, однако ему хотелось бы услышать все от меня самого — все, что мне было известно, поскольку я сам сопровождал Марика в путешествии. Я поведал ему обо всем, что знал, — что разузнал от этого таинственного Вариена по пути обратно, — но это, кажется, Берису не слишком помогло. Меня не было подле Марика, когда его постигло это несчастье. Меня позвали позже — тогда-то я и обнаружил, что разум его скитается где-то в отдалении, и я при всем желании не могу до него дозваться.
— Был ли он ранен? — спросил Берис, поглядывая на моего господина. — Были ли у него на теле раны, большие или малые, когда ты его увидел?
Я вздохнул:
— У него был небольшой прокол на среднем пальце левой руки, да еще несколько глубоких царапин на груди. Раны его, чем бы ни были они нанесены, оказались заражены — они становились хуже чуть ли не на глазах. Я сумел приготовить припарку из лансиповых листьев, чтобы остановить распространение заражения. После этого я прибегнул к собственной силе и не отходил от него целыми днями, да еще дал ему съесть один из найденных плодов лансипа. Поначалу это лишь удерживало в нем жизнь, но даже этого я не сумел бы добиться лишь собственными силами. Во время путешествия я старался как мог, однако в полной мере применить свою силу сумел, лишь когда мы прибыли в Элимар. Но, как видите, это исцелило лишь его тело. Боюсь, что разум его все ещё блуждает где-то вовне.
Берис воззвал к своей силе и, используя внутреннее зрение целителя, оглядел Марика. Мне было ведомо то, что он увидел. Я не говорил с магистром об этом заранее, чтобы не примешивать к его взгляду свое собственное видение, но то, что я видел, преследовало меня и днем и ночью.
В то время как обычный человеческий разум, воспринятый целителем при помощи внутреннего зрения, предстает перед ним в многоцветном движении — он может быть разъярчен болью, сочно вызолочен радостью или подернут серовато-серебристой пеленой страха, — разум Марика напоминал иссохшую равнину: пустынную, покрытую трещинами от палящего зноя, закаменелую и ломкую, обожженную слепящим, безжалостным солнцем.
Нас обучают исцелять разум (что куда сложнее, нежели исцеление тела) следующим образом: мы пытаемся противопоставить одному видению другое, прямо противоположное, при этом открывая путь для исцеляющей силы. Так, разуму, объятому тьмою, следует осторожно — очень осторожно — показать картину рассвета, но только избегая резких оттенков, вроде пылающей зари, которая может оказать тяжкое воздействие, — позволительны лишь первые намеки зарождающегося света, предвещающие новое утро. Зачастую такое осторожное воздействие даже не заметно для больного, однако со временем, общаясь с ним беспрестанно и прилагая все усилия, можно добиться таким образом исцеления. Во время этого мы и сами словно находимся внутри такого воображаемого мира и поэтому чувствуем, приносят ли наши старания плоды или нет.
Я уже пытался прежде исцелить Марика картинами утреннего тумана, низкой слезящейся тучки и даже легкого дождика (когда совсем уж отчаивался) — но каждый раз, стоило мне отозвать свою силу, вся эта «влага» в один миг исчезала, будто кто-то ее залпом выпивал, а в видении оставалась лишь неровная серая пыль, точно и не было всех моих попыток.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172