ТОП авторов и книг ИСКАТЬ КНИГУ В БИБЛИОТЕКЕ
может быть, местный коваль – из непьющих, а потому бодрствует, один во всей деревне?
– Э-ой! В кузне! Хозяин есть?! – еще раз гаркнул Жила, поправляя на голове кровавую повязку. А внутри кузницы шильце выпало из похолодевших пальцев садиста, и молодой чурилец, подтягивая на животе маскировочные славянские штаны, заторопился к двери – встретить гостя на улице.
Сдавленно замычал, дергаясь на полу, связанный парнишка с тряпкой во рту. Он узнал голос начальника Жилы, он услышал его. Жаль только, что Жила не мог в свою очередь среагировать на неслышные попискивания несовершеннолетнего спецназовца. Жила разговаривал с рябым долговязым типом в крестьянской рубахе, который представился местным кузнецом.
– Добро нам дошли. – Эсэсовец вежливо поприветствовал Жилу, переступая порог и поспешно прикрывая за собой дверь. – Я сам коваль Будята, сын Точилин…
Я тут же представил себе, как утомленный Жила недовольно кивает, удивляясь, что молодой коваль не приглашает в гости. Демонстративно потрогав грязную повязку на израненной голове, десятник вдумчиво смотрит на коваля:
– А что… жрецы Чурилкины разбеглись как будто? Терем пустоват стоит, само селяне пьяные, а Куруяда не видать… Не видал ли жрецов, Будята Точилин?
Любопытный разговор снаружи начинал раздражать меня. Похоже, десятник так и не догадается заглянуть в кузню. Печально: это было бы весьма кстати.
– Эм-хм-м! Хмы-эх! – снова натужно замычал юный дружинник, кивая мне головой и экспрессивно двигая бровями. Кажется, он показывал куда-то в угол… Я скосил глаза – там, возле моих перепутанных ног, валялся какой-то кузнечный реквизит. А точнее, небольшие ручные мехи – маленькие, с двумя гладкими рукоятками и костяным раструбом жерла.
– Сможешь ли допомочь мне, любый коваль? – вопросительно интересовался тем временем голос десятника Жилы. – Не взвидел ли дружинничка моего, малюту Сокольника? Слышал сам глас его недавно – близу площади кумирной. Воля мне сыскать его – не изранен ли есть, не избит ли?
А бедный Сокольник лежит в десяти метрах, за стеной полутемной кузницы – и мычит, багровея, и связанными ногами дергает.
– Я сам спал, – медленно тянет в ответ переодетый чурилец. – Не видал никто… Я сам хромый… По селу не хожу, чужие люди не ведаю…
Страшно дернувшись, связанный Сокольник рывком перевернулся на спину – и прямо на груди, поверх дырчатой кольчуги что-то металлическое тепло блеснуло мне в глаза. Маленькое такое, на цепочку зацепленное.
Боевой рог. Вот о чем мычал мне Сокольник.
Мягко подцепив босыми пальцами ног податливую кожу кузнечных мехов, я подтянул их поближе к коленям, а оттуда – четким движением – под себя, под спину. Туда, где перетянуты веревками онемевшие запястья. Теперь – огромной перевязанной тушей, загребая земляной пол плечом и коленями – к наковальне, поближе к Сокольнику. И он уже ползет навстречу – глаза радостные, как у влюбленной девушки.
– Хро-омый я… Шибко не пойду… – мычит снаружи гнусный эсэсовец, притворяясь придурковатым провинциальным кузнецом. А кузнечные мехи уже рядом с синеглазым Сокольником – повернувшись к нему спиной, вправить костяной раструб в холодное серебряное горлышко рога… Не слушаются пальцы, а Жила уже прощается на дворе с хроменьким кузнецом. Жаль, надеялся усталый десятник на его помощь – но придется, видно, ни с чем возвращаться к Корчале.
И вдруг – сипло, как легкие туберкулезника, расправились складки мехов, всасывая пыльный воздух. И – придавленные моим сломанным, но тяжелым плечом – выдохнули газообразное содержимое – литра три! – через узкий костяной раструб в самое жерло серебряного рога. Двумя израненными телами сдавленный, сквозь веревки удерживаемый бесчувственными пальцами, маленький рог Сокольника смог оказать нам только одну, но очень ценную услугу: он кратко и радостно взвизгнул, гуднул, заорал уходящему десятнику Жиле о том, что здесь, в кузне, связанные и беспомощные – свои!
Тихо всхлипнул снаружи псевдокузнец, прогибаясь под ударом железной десятниковой рукавицы, и – пополз куда-то, подбирая под живот ноги и слепо тыкаясь головой в крапиву. А Жила был уже на пороге – сухо треснув по периметру косяка, вылетела дверь, и золотисто-пыльная призма солнечного света вломилась в затхлое помещение. Два беспомощных тела радостно завозились на полу навстречу освободительному Жиле – а он, как старая рысь, тяжело впрыгнул внутрь, цепко озираясь по углам, не мелькнет ли где очередной враг. Никто не мелькал, и Жила поспешно подлетел к связанному напарнику, засапожным ножом распарывая путы на ногах, пальцами выковыривая кляп изо рта.
– Ну-у, брат! – Весело матерясь, десятник растормошил очумелого Сокольника. – Ну, напугал меня! Живый, ага? И то ладно. А… сапоги сыскал?
Пятнадцатилетний спецназовец, растиравший ладонями онемевшую шею, отрицательно качнул головой:
– Нема сапог. Две пары было. Нерву Куруяд увел, а другая – невесть где.
Я нетерпеливо пошевелился на полу. Приятно было видеть радостную встречу двух коллег по оружию, но ведь и меня неплохо бы развязать.
– Эвой кто? – тихо поинтересовался Жила, скосив на меня рысий глаз. – Куруядов приспешник? Али селянин местный? Живой ли?
Я издал какой-то звук, демонстрируя, что еще жив. Сокольник, спохватившись, повернулся ко мне, блестя в руке кривым ножиком:
– Ай, забыл! Это парень добрый. Распутываем его, он мне в рожок дунул. – И полез резать мне на ногах веревки. Но – Жила тихо положил на плечо юного коллеги кольчужную ладонь.
– Неспей… – Голос десятника недоверчиво дрогнул. – Невесть, что за людина.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191
– Э-ой! В кузне! Хозяин есть?! – еще раз гаркнул Жила, поправляя на голове кровавую повязку. А внутри кузницы шильце выпало из похолодевших пальцев садиста, и молодой чурилец, подтягивая на животе маскировочные славянские штаны, заторопился к двери – встретить гостя на улице.
Сдавленно замычал, дергаясь на полу, связанный парнишка с тряпкой во рту. Он узнал голос начальника Жилы, он услышал его. Жаль только, что Жила не мог в свою очередь среагировать на неслышные попискивания несовершеннолетнего спецназовца. Жила разговаривал с рябым долговязым типом в крестьянской рубахе, который представился местным кузнецом.
– Добро нам дошли. – Эсэсовец вежливо поприветствовал Жилу, переступая порог и поспешно прикрывая за собой дверь. – Я сам коваль Будята, сын Точилин…
Я тут же представил себе, как утомленный Жила недовольно кивает, удивляясь, что молодой коваль не приглашает в гости. Демонстративно потрогав грязную повязку на израненной голове, десятник вдумчиво смотрит на коваля:
– А что… жрецы Чурилкины разбеглись как будто? Терем пустоват стоит, само селяне пьяные, а Куруяда не видать… Не видал ли жрецов, Будята Точилин?
Любопытный разговор снаружи начинал раздражать меня. Похоже, десятник так и не догадается заглянуть в кузню. Печально: это было бы весьма кстати.
– Эм-хм-м! Хмы-эх! – снова натужно замычал юный дружинник, кивая мне головой и экспрессивно двигая бровями. Кажется, он показывал куда-то в угол… Я скосил глаза – там, возле моих перепутанных ног, валялся какой-то кузнечный реквизит. А точнее, небольшие ручные мехи – маленькие, с двумя гладкими рукоятками и костяным раструбом жерла.
– Сможешь ли допомочь мне, любый коваль? – вопросительно интересовался тем временем голос десятника Жилы. – Не взвидел ли дружинничка моего, малюту Сокольника? Слышал сам глас его недавно – близу площади кумирной. Воля мне сыскать его – не изранен ли есть, не избит ли?
А бедный Сокольник лежит в десяти метрах, за стеной полутемной кузницы – и мычит, багровея, и связанными ногами дергает.
– Я сам спал, – медленно тянет в ответ переодетый чурилец. – Не видал никто… Я сам хромый… По селу не хожу, чужие люди не ведаю…
Страшно дернувшись, связанный Сокольник рывком перевернулся на спину – и прямо на груди, поверх дырчатой кольчуги что-то металлическое тепло блеснуло мне в глаза. Маленькое такое, на цепочку зацепленное.
Боевой рог. Вот о чем мычал мне Сокольник.
Мягко подцепив босыми пальцами ног податливую кожу кузнечных мехов, я подтянул их поближе к коленям, а оттуда – четким движением – под себя, под спину. Туда, где перетянуты веревками онемевшие запястья. Теперь – огромной перевязанной тушей, загребая земляной пол плечом и коленями – к наковальне, поближе к Сокольнику. И он уже ползет навстречу – глаза радостные, как у влюбленной девушки.
– Хро-омый я… Шибко не пойду… – мычит снаружи гнусный эсэсовец, притворяясь придурковатым провинциальным кузнецом. А кузнечные мехи уже рядом с синеглазым Сокольником – повернувшись к нему спиной, вправить костяной раструб в холодное серебряное горлышко рога… Не слушаются пальцы, а Жила уже прощается на дворе с хроменьким кузнецом. Жаль, надеялся усталый десятник на его помощь – но придется, видно, ни с чем возвращаться к Корчале.
И вдруг – сипло, как легкие туберкулезника, расправились складки мехов, всасывая пыльный воздух. И – придавленные моим сломанным, но тяжелым плечом – выдохнули газообразное содержимое – литра три! – через узкий костяной раструб в самое жерло серебряного рога. Двумя израненными телами сдавленный, сквозь веревки удерживаемый бесчувственными пальцами, маленький рог Сокольника смог оказать нам только одну, но очень ценную услугу: он кратко и радостно взвизгнул, гуднул, заорал уходящему десятнику Жиле о том, что здесь, в кузне, связанные и беспомощные – свои!
Тихо всхлипнул снаружи псевдокузнец, прогибаясь под ударом железной десятниковой рукавицы, и – пополз куда-то, подбирая под живот ноги и слепо тыкаясь головой в крапиву. А Жила был уже на пороге – сухо треснув по периметру косяка, вылетела дверь, и золотисто-пыльная призма солнечного света вломилась в затхлое помещение. Два беспомощных тела радостно завозились на полу навстречу освободительному Жиле – а он, как старая рысь, тяжело впрыгнул внутрь, цепко озираясь по углам, не мелькнет ли где очередной враг. Никто не мелькал, и Жила поспешно подлетел к связанному напарнику, засапожным ножом распарывая путы на ногах, пальцами выковыривая кляп изо рта.
– Ну-у, брат! – Весело матерясь, десятник растормошил очумелого Сокольника. – Ну, напугал меня! Живый, ага? И то ладно. А… сапоги сыскал?
Пятнадцатилетний спецназовец, растиравший ладонями онемевшую шею, отрицательно качнул головой:
– Нема сапог. Две пары было. Нерву Куруяд увел, а другая – невесть где.
Я нетерпеливо пошевелился на полу. Приятно было видеть радостную встречу двух коллег по оружию, но ведь и меня неплохо бы развязать.
– Эвой кто? – тихо поинтересовался Жила, скосив на меня рысий глаз. – Куруядов приспешник? Али селянин местный? Живой ли?
Я издал какой-то звук, демонстрируя, что еще жив. Сокольник, спохватившись, повернулся ко мне, блестя в руке кривым ножиком:
– Ай, забыл! Это парень добрый. Распутываем его, он мне в рожок дунул. – И полез резать мне на ногах веревки. Но – Жила тихо положил на плечо юного коллеги кольчужную ладонь.
– Неспей… – Голос десятника недоверчиво дрогнул. – Невесть, что за людина.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191