Подняв с земли меч, Данила быстро вернулся к костру: здесь уже тошнотворно сладко пахло паленой кожей. Ударом ноги Данька выбросил из углей отрубленную голову врага, лезвием клинка поддел и отцепил потемневшую в огне личину. Он так и не узнает, какое лицо было у настоящего Данэила Казарина – новый Даниил, избранный из воинов и верный хранитель Камня тут же, не отходя от костра, впервые примерил еще горячую бронзовую личину с наглой металлической улыбкой и торским разрезом глаз. Маска файтера пришлась впору.

ДНЕВНИК МСТИСЛАВА,
верного слуги двух божественных господ, обладателя волшебного сапога (продолжение)
О нет! Только не это! Эй, дайте передохнуть!
Я сказал – выпустите меня отсюда!
Проницательный читатель
Глава пятая.
В офисе господина Стожара
Это Красная Десница у него под плащом.
Ник Кэйв

В грохоте доспехов, в туче грибной сырости и колодезной плесени я приземлился… на кучу соломы, разумеется. Вот вам, потомки, второе правило начинающего тамбовского вора: всегда знай, где упадешь. Тут философия, господа.
В философском настроении я и поднялся на ноги, оглядывая совершенно темную душную пещерку. Вот радость! Больше всего на свете я хотел бы увидеть сейчас в пяти метрах от себя пару желто-зеленых и хищных глаз. Так оно и получилось. Глазастенький и неведомый зверь стоял совсем близко и выжидательно смотрел.
– Глаза сломаешь, – мрачно предрек я и задумался. В мозгу возникла логика: если зверь сытый – он посмотрит и уйдет восвояси. А если голодный… то… то я сам уйду.
И я пошел. В темноте даже ходить непросто, а я ведь пытался бежать! Разумеется, я поскользнулся на чем-то толстом и скользком и снова загремел кольчугой по паркету. Толстое и скользкое оказалось мохнатым пушистым зверем – а точнее, его шкурой. Для идиотов (кто не понял) объясняю: это был мех. То есть меха – много мехов. Они валялись на полу в страшном количестве, и будь я активист организации «Гринпис», тут же устроил бы самосожжение из чувства протеста. Нельзя так убивать дикую природу, чтобы потом по полу разбрасывать.
Вскоре я понял, почему я не член организации «Гринпис». На мехах было очень даже приятно лежать животом. И спиной тоже; и на боку. Тепло и мягко, как в ванне. Я расслабился в темноте и впервые с ужасом вспомнил, что нормальным людям иногда необходимо спать! И заснул бы я – но зеленые глаза снова возникли совсем рядом – бесшумно приблизились, гады.
– Эй ты, шкура! Иди сюда, я из тебя меха сделаю, – устало сказал я, зевая. – Я тебе устрою «Гринпис» в отдельно взятой стране… Я тебе припомню товарища Баумана… – Увы, разлюбезные потомки! Как вы уже догадались, я заснул. Помню только, что во сне дружелюбно беседовал с разноцветными глазами, вдруг появившимися у звериных шкур, на которых я спал. Я нежно называл их шкурами и гладил рукой. Нам было хорошо.
Когда я открыл глаза, этот мелкий парень сидел на своей табуретке и ковырял пальцем в носу. Он был острижен наголо, как неофашист, и потому внушал невольное уважение. Если вам десять лет и вы внушаете уважение, вы уже много добились в жизни. Почтительно посмотрев на парня, я покосился в сторону. В стороне ровно теплился очаг – по толстым одинаковым бревнам шелковисто бегали жидкие хвостики голубоватого пламени, а чуть выше равномерно нагревался толстый и мрачный котел.
– Ну, вставай, добрый молодец, – пискляво сказал пацан. Он перестал ковырять в носу, но палец наружу не извлек. – Сымай-ко портки, будем тебе задницу выпарывать!
Все мое уважение к неофашистам как рукой сняло. Я тяжко приподнялся, шагнул к пацану, устало протянул руку к его оттопыренному уху и вдумчиво охватил мочку железными пальцами. Парень жеста не понял, и напрасно. Я сдавил ухо и приподнял парня над табуреткой – пацан сильно покраснел, но не издал ни звука. Опустив мужественное дитя обратно на табуретку, я так же неспешно вернулся к своему меховому ложу.
– Ну ты обнахрапился, Мстилавка! – покачал головою пацан и вытер навернувшиеся на глаза слезы. – Своишь ли разуменье-то? Я ж тебя враз спалю, и пеплу не собрать! Мыслишь, коли ты стожарич, так я тебя на жалость приму? А ну! сымай портки!!! – Пацан выпрямился на табуретке и насупил белесые брови. – Х-холоп!
Лень было мне вставать, вот это факт. А иначе конец ребенку.
– Ша! – хрипло сказал я. – Заткнись, мелочь. Дядя спит.
– Ну добро же! – Парень вскочил на ноги и замахнулся кулачком. – Не хочешь подобру, по-родному – получай! Мелко взмахнув руками, парень непроизвольно присел, вытаращив глаза и сложив губы трубочкой – и я вдруг похолодел: от детских пальчиков блеснуло в стороны тонкими стеклянными ниточками – и сразу умер огонь в очаге, и снова потемнело в глазах.
Тут же, разумеется, появились зеленые гляделки во мраке. Они любили, когда темно – тут мы придерживались противоположных точек зрения. Я нащупал рукоять меча, а глаза надвинулись совсем близко. Как я ни старался, особой улыбчивости в этом взгляде не прочитал.
– Не трожи меч, дурень, – сказали глаза хрипло, словно собака во сне простонала. – Ну что, так-то покраше будет? Не желаешь ли теперь ухо мне потрепать? Дерзай, Мстиславко! Ну, раззудись плечо богатырско!
Я понял, что глаза засмеялись – и точно: из темноты хрипло забулькало.
– Ух-ххо-ххо! Ххо-ххо-хха! – Так, оказывается, смеются волки – я дословно воспроизвожу. – Ну како, добрый молодец, портки саморучно опустишь али помочь?
– Да вы что, батя! Не надо портков! Я вас и так признал, без портков, – радостно улыбнулся я. Ну конечно, это и есть Стожар. Старый фокусник – волчью шкуру напялил и радуется. Ладно, я тебе подыграю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191