Бустя подошла сбоку – и охнула, вцепилась Даньке в рукав. Было на что посмотреть: маленькое лицо незнакомца, едва различимое под ворохом поседевших от грязи волос, сплошь изрыто бурой ржавчиной проказы, прыщами и гнойными шрамами… Даже худая шея в кривом вороте пыльного балахона, торчащие из рукавов запястья покрыты желтоватой болезненной коростой.
– Ах… прокаженный! – простонала Бустя. – Это мохлютский охотник, с болота к нам забрел! Беда теперь, Данилушка… недобро было его руками касаться…
– Возможно, что с болота, – сказал Данила, разглядывая узкие ладони путника с тонкими пальцами… А ступни ног маленькие, почти детские; пятки под слоем грязи гладкие и нежные, без мозолей. – Может быть, прокаженный. А скорее всего – просто греческий актер. Ну-ка, Бустенька, растопи нам баньку да согрей воды! Попарим гостя, как брат Михайло завещал! Плечо, к счастью, цело – авось заживет…
Вскоре столь симпатичная Даньке печурка в углу ожила и загудела, пожирая аккуратные березовые дрова – снова сухо затрещали от жара половицы, забурлил разведенный квас в трехведерной шайке… Бустя, брезгливо уцепившись ногтями за подол рваной рубахи бессознательного гостя, потянула вверх, стягивая рваный балахон – и вдруг подскочила в воздух, как ужаленная: кратко взвизгнула и спрыгнула с лавки к стене. Данька уронил кочергу, обернулся – и замер. Под рубахой тело путника было совсем другим – розовым и чистым, как у младенца – лишь три-четыре родинки повыше пупка да легкая россыпь кремовых веснушек на белоснежных девичьих грудях с ярко-алыми бугорками сосков.
– Нет… я ошибся. Это не греческий актер, – пробормотал Данька. Опустил в теплый квас чистое полотенце и приблизился к девушке, осторожно провел мочалкой по уродливой изъязвленной щеке. Из-под многослойного налета грязи и краски просветлела полоска ослепительно-белой кожи – чуть голубоватой от обморочной тени на лице.
– Ой-ой, дядька Данилушка! Это ж лазутчица переодетая! – жарко зашептала в ухо встревоженная Бустя. – Мне дядька Потык про таких сказывал.
«Еще одна баба, – с тоской подумал Данька. – Опять неприятности». Он повторно провел мокрой тряпкой по измазанному личику лазутчицы – случайно зацепил засаленные черные патлы, и грязный парик легко съехал набекрень! Из-под накладной шевелюры словно оранжевым золотом ударило в глаза – как стянутая пружина развился пучок скрученных рыжевато-ржаных волос… «Снова баба, да покрасивей прежних. Как я устал…»
– Ну что, сразу прибьем или сначала медом напоим? – кисло улыбнувшись, покосился на Бустю.
– Сразу прибьем, – недрогнувшим голосом ответил подросток.
– Угу, – сказал Данила, и в этот момент лазутчица открыла глаза. Серо-голубые с темным ободком, как у волчонка. Четыре секунды прямо смотрела на Данилу, не моргая – только быстро облизала сизые от естественного грима губы. Потом прикрыла веки и – сладко потянулась, изогнувшись полуобнаженным телом по лавке, развела руки за голову и покрутила в воздухе кулачками. Чуть поморщилась – от боли в предплечье. Снова подняла ресницы на Данилу – и вдруг вздрогнула, замерла.
– Тихо, тихо! – на всякий случай сказал Данька. – Не надо резких движений.
Бустя – отважный ребенок – поспешно подступила на шаг, сжимая в руке кочергу. А Даниле стало страшно – почудилось, что в глазах измазанного рыжего волчонка пугливо мелькнула и скрылась, снова скользнула горячей звездой и замерцала… любовь. «Что за наваждение! Я же давно избавился от Метанкиных браслетов, зашвырнул на самую середину глубокого озера!» – подумал Данька и вдруг понял, куда устремлен серый взгляд лазутчицы. Повыше Данькиных глаз в русых волосах девушка разглядела светлый ремешок с вышивкой вручную – заветный подарок Михайлы Потыка.
Не отводя влюбленных глаз, она медленно поднесла ладошки к перепачканной мордочке и приподняла светлое золото прически над лицом – пальцы утонули в густой рыжеватой челке. Из-под огненных прядей вынырнула точно такая же тесемка, тесной лентой перехватывавшая белоснежный лоб под волосами девушки. Через мгновение тонкие ручки уже обвили Данькину шею, и лазутчица повисла на нем, тихо визжа от радости, ерзая локтями и тыкая кулачками в спину.
Нельзя сказать, что Данила растерялся окончательно. Он даже успел сделать самое необходимое в этой непростой ситуации: коротким жестом остановил подскочившую сбоку Бустю с занесенной в воздух дымящейся кочергой.
– Братец, любимый братец… – различил Данька птичье воркование рыжей лазутчицы у самого уха. – Нашла тебя, нашла-пренашла наконец! Как чудесно-расчудесно!
«Девчонка – сестра Михайлы. Значит, и моя тоже, – пронеслось в голове, и Данила с облегчением выдохнул, мягко обнял лапами узкую спинку сестры. – Напрасно Потык не рассказал о родственниках. Впрочем, в любом случае – неплохо. По крайней мере эта лазутчица теперь не захочет всадить мне нож в спину». Кстати, рукоять ножа Данила отчетливо ощущал нижней частью живота – девушка прильнула к нему искренне, позабыв о спрятанном кинжале за поясом.
– Братец! Уходи скорее, здесь опасно! – Она резко отпрянула, вскочила на ноги, дернула за рукав: – Берегись! Дворянин Белая Палица уже совсем близко! Он послал меня, он приказал мне разведать, не здесь ли прячется крещеный славянин… и вот, ха-ха, я нашла этого славянина! Это – мой любимый братец! Теперь… они придут и убьют! Бежим! В лесу моя лошадь!
– Хвала, хвала Мокоше! Как же я рада-радешенька! – снова сильные ручки стиснули плечи, и девка с лету запрыгнула на опешившего Даньку – с ногами, обнимая коленями за бедра, шумно чмокая перемазанным ртом в небритые щеки:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191