ТОП авторов и книг ИСКАТЬ КНИГУ В БИБЛИОТЕКЕ
– Ты, видать, смеешься надо мной, добрый странничек? Где я тебе оплату возьму за труды?
– Бери-бери меня, хозяин: не пожалеешь. Я тебе не один, а три колодца вырою. Терем построю – больше, чем у отца твоего бывал. А зарплаты мне не надо. Обещаешь в день каши и козьего молока без меры – и сладим с тобой. А иначе ты до зимы хозяйства не наладишь. Где видано: три голодных рта будет, а рука рабочая одна!
Он говорил горячо, втайне удивляясь, как легко и не раздумывая предложил Середе помощь – впрочем, теперь находились все новые аргументы в пользу такого решения. Он получает кров и стол, а также вполне законную «прописку» в этом незнакомом мире – в качестве деревенского батрака. Должность не самая почетная – но зато незаметная. А кроме того… Данила признался себе, что однорукий мужик был ему пронзительно симпатичен. Калека без гроша за душой – а не сдается: бревна таскает и детей плодит. Кому еще помогать, если не таким упорным, непотопляемым колонистам? Без них – не видать победы над кочевым Востоком…
– А… сам кто будешь, добрый молодец?
Хозяин явно не верил своему счастью и теперь осторожничал. Данила недолго думал: надо отвечать быстро, и он назвался кузнецом. Наверное, потому, что припомнил свой сгоревший дом и железную наковальню посреди пепелища.
– Ку-узнец? Да неужто? – недружелюбно протянул бородатый Середа. Это уж и вовсе не правдоподобно: чтобы кузнец – да в батраки нанимался? Мастера-вогники, укротители железа считались чуть не колдунами и уж точно первыми богачами среди ремесленников… Уловив явную издевку в голосе хозяина, Данила поспешил поправиться:
– Подмастерье я буду. С войны возвращаюсь: работу ищу теперь.
– Что же… работы на всех хватит! Кузнецов в наших краях немало: Пестрила-вогник. Обух-мастер, Извоня-оружейник…
Данила замер – почувствовал, что мужик теперь скажет важное:
– …Кто еще… Даня-кузнец еще был, только пропал он… Окромя того – Губан-старик подковы мастерит…
– Пропал, говоришь?
– Кто? Данька-то? – Мужик покачал головой: – Темное это дело. Народ говорит: прибили его. А исто крепкий вогник был, самолучший! И кузню его сожгли дотла.
– Кто сжег?
– Кто? Да сам Перун небось и пожег… Я почем знаю? – Середа недовольно нахмурился. – Ты поди спроси у жрецов: они тебе по ветру нагадают. А я в темные дела не хожу, чужого сокровища не ведаю – мне бы вот коловодец вырыть…
– Спокойно, мужик: выроем тебе коловодец. Ты скажи: кто бы мог кузню спалить?
– Ох, не ведаю! – Мужик даже рукой на Данилу махнул с досады. – Данька – он непростой мужик был: вещий. Десятник Разбита его разыскивал: слухи пошли, будя Даня украл чего или крамолу на князя надумал – вот его и ловили как вора… Десятник по дворам ходил: сребряну гривну предлагал, ежли кто про Даню-кузнеца скажет, укрывище его назовет. Ко мне приходил, расспрашивал… А я того Даньку и в глаза не видывал, даже рожи его не признал бы. Разбита мне мол: коли схоронил у себя Даньку-вора, будешь плетьми бит, да еще гривну князю отдашь. А меня смех разбил: где я те гривну возьму? У нас отродясь такого богатства не видано!
Середа громко расхохотался: он словно гордился своей бедностью. А Данила потрогал языком тонкую серебряную пластинку за щекой и задумался. У него в подвале целый сундук таких гривенок – недаром и подожгли кузню… Как выяснилось, на него охотится сам местный десятник – представитель княжеской власти. Слава Богу, однорукий Середа не догадывается, кого прикормил молоком в своей избушке. К сожалению, Данила вынужден злоупотреблять его гостеприимством. Здесь он был в относительной безопасности: нужно отлежаться, осмотреться и обдумать новую жизнь.
В этот миг за тяжкой завесой в дальнем углу что-то тихо шевельнулось, и темная фигурка выплыла из пыльного полумрака – в косом разрезе солнечного луча, бившего снаружи в полураскрытую дверь, жарко вспыхнул золотистый локон, заливая солнечной пылью бледное личико. Еще один неуверенный шаг – и вот уже мягкий свет обнимает все ее сонное, разнеженное тело, закутанное в белую ткань: теперь видно каждую тонкую тень в складках одежды, легкий волос в неприбранной прическе… Данила тревожно замер на своей лавке, вмиг осознав, насколько красива хозяйка: уловил раздраженным чутьем птичий запах чистого тела, свежую пряную струю от рассыпавшихся волос, увидел эти крошечные розовые подошвы, осторожно ступавшие по холодному полу. Узкая ладошка вынырнула из заворота белой ткани, поднялась к лицу: закрывая от света невнимательные, пьяные от внутренней истомы глаза и едва заметно покраснев от мужского внимания, женщина попыталась вглядеться в темные тени у стола.
– Середушка? – тихо спросила она, и Даниле стало больно от этого голоса. Однорукий подскочил к беременной жене и заквохтал вокруг, поспешно обнимая тоненькие плечи свободными концами белой ткани, разворачивая ее послушное тело вспять, в дальний угол. «Ложись, ложись, миленькая… ненадобно ходить», – только и различил Данила, не в силах оторваться взглядом от узенькой спины в россыпях развившейся косы, от сладкой округлости сгруженного, обремененного зада, не умея выдохнуть, выпустить из себя ее прозрачный детский запах… «Почто же ты, Середушка, мне не скажешь, что у нас гости», – долетело, уже угасая, из-за занавеса – и Данила, скрипнув зубами, выдернул себя из густого оцепенения – рывком поднялся навстречу возвращающемуся хозяину:
– Ну, мужик… я пойду! – скорее, не останавливаясь, напирая на хозяина жестким плечом: – Пойду я теперь… пора мне идти.
– Как?.. Уходишь? А как же…
– Передумал я. Так лучше – одно несчастье вам от меня будет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191
– Бери-бери меня, хозяин: не пожалеешь. Я тебе не один, а три колодца вырою. Терем построю – больше, чем у отца твоего бывал. А зарплаты мне не надо. Обещаешь в день каши и козьего молока без меры – и сладим с тобой. А иначе ты до зимы хозяйства не наладишь. Где видано: три голодных рта будет, а рука рабочая одна!
Он говорил горячо, втайне удивляясь, как легко и не раздумывая предложил Середе помощь – впрочем, теперь находились все новые аргументы в пользу такого решения. Он получает кров и стол, а также вполне законную «прописку» в этом незнакомом мире – в качестве деревенского батрака. Должность не самая почетная – но зато незаметная. А кроме того… Данила признался себе, что однорукий мужик был ему пронзительно симпатичен. Калека без гроша за душой – а не сдается: бревна таскает и детей плодит. Кому еще помогать, если не таким упорным, непотопляемым колонистам? Без них – не видать победы над кочевым Востоком…
– А… сам кто будешь, добрый молодец?
Хозяин явно не верил своему счастью и теперь осторожничал. Данила недолго думал: надо отвечать быстро, и он назвался кузнецом. Наверное, потому, что припомнил свой сгоревший дом и железную наковальню посреди пепелища.
– Ку-узнец? Да неужто? – недружелюбно протянул бородатый Середа. Это уж и вовсе не правдоподобно: чтобы кузнец – да в батраки нанимался? Мастера-вогники, укротители железа считались чуть не колдунами и уж точно первыми богачами среди ремесленников… Уловив явную издевку в голосе хозяина, Данила поспешил поправиться:
– Подмастерье я буду. С войны возвращаюсь: работу ищу теперь.
– Что же… работы на всех хватит! Кузнецов в наших краях немало: Пестрила-вогник. Обух-мастер, Извоня-оружейник…
Данила замер – почувствовал, что мужик теперь скажет важное:
– …Кто еще… Даня-кузнец еще был, только пропал он… Окромя того – Губан-старик подковы мастерит…
– Пропал, говоришь?
– Кто? Данька-то? – Мужик покачал головой: – Темное это дело. Народ говорит: прибили его. А исто крепкий вогник был, самолучший! И кузню его сожгли дотла.
– Кто сжег?
– Кто? Да сам Перун небось и пожег… Я почем знаю? – Середа недовольно нахмурился. – Ты поди спроси у жрецов: они тебе по ветру нагадают. А я в темные дела не хожу, чужого сокровища не ведаю – мне бы вот коловодец вырыть…
– Спокойно, мужик: выроем тебе коловодец. Ты скажи: кто бы мог кузню спалить?
– Ох, не ведаю! – Мужик даже рукой на Данилу махнул с досады. – Данька – он непростой мужик был: вещий. Десятник Разбита его разыскивал: слухи пошли, будя Даня украл чего или крамолу на князя надумал – вот его и ловили как вора… Десятник по дворам ходил: сребряну гривну предлагал, ежли кто про Даню-кузнеца скажет, укрывище его назовет. Ко мне приходил, расспрашивал… А я того Даньку и в глаза не видывал, даже рожи его не признал бы. Разбита мне мол: коли схоронил у себя Даньку-вора, будешь плетьми бит, да еще гривну князю отдашь. А меня смех разбил: где я те гривну возьму? У нас отродясь такого богатства не видано!
Середа громко расхохотался: он словно гордился своей бедностью. А Данила потрогал языком тонкую серебряную пластинку за щекой и задумался. У него в подвале целый сундук таких гривенок – недаром и подожгли кузню… Как выяснилось, на него охотится сам местный десятник – представитель княжеской власти. Слава Богу, однорукий Середа не догадывается, кого прикормил молоком в своей избушке. К сожалению, Данила вынужден злоупотреблять его гостеприимством. Здесь он был в относительной безопасности: нужно отлежаться, осмотреться и обдумать новую жизнь.
В этот миг за тяжкой завесой в дальнем углу что-то тихо шевельнулось, и темная фигурка выплыла из пыльного полумрака – в косом разрезе солнечного луча, бившего снаружи в полураскрытую дверь, жарко вспыхнул золотистый локон, заливая солнечной пылью бледное личико. Еще один неуверенный шаг – и вот уже мягкий свет обнимает все ее сонное, разнеженное тело, закутанное в белую ткань: теперь видно каждую тонкую тень в складках одежды, легкий волос в неприбранной прическе… Данила тревожно замер на своей лавке, вмиг осознав, насколько красива хозяйка: уловил раздраженным чутьем птичий запах чистого тела, свежую пряную струю от рассыпавшихся волос, увидел эти крошечные розовые подошвы, осторожно ступавшие по холодному полу. Узкая ладошка вынырнула из заворота белой ткани, поднялась к лицу: закрывая от света невнимательные, пьяные от внутренней истомы глаза и едва заметно покраснев от мужского внимания, женщина попыталась вглядеться в темные тени у стола.
– Середушка? – тихо спросила она, и Даниле стало больно от этого голоса. Однорукий подскочил к беременной жене и заквохтал вокруг, поспешно обнимая тоненькие плечи свободными концами белой ткани, разворачивая ее послушное тело вспять, в дальний угол. «Ложись, ложись, миленькая… ненадобно ходить», – только и различил Данила, не в силах оторваться взглядом от узенькой спины в россыпях развившейся косы, от сладкой округлости сгруженного, обремененного зада, не умея выдохнуть, выпустить из себя ее прозрачный детский запах… «Почто же ты, Середушка, мне не скажешь, что у нас гости», – долетело, уже угасая, из-за занавеса – и Данила, скрипнув зубами, выдернул себя из густого оцепенения – рывком поднялся навстречу возвращающемуся хозяину:
– Ну, мужик… я пойду! – скорее, не останавливаясь, напирая на хозяина жестким плечом: – Пойду я теперь… пора мне идти.
– Как?.. Уходишь? А как же…
– Передумал я. Так лучше – одно несчастье вам от меня будет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191