Через минуту она уже, свесившись в седле, трепала разомлевшего Потапа за ухом, хихикала и весело бранилась с Посухом. Еще через полчаса вся компания затянула какую-то общеизвестную и, видимо, популярную в этих краях дорожную песню – достаточно заунывную для того, чтобы могли подпевать медведи.
«Просто цирк какой-то. Передвижной балаганчик», – подумал Данька, отпуская поводья.
XIX
– Кто здесь и почто пришел? – Плоское лицо рябой хозяйки постоялого двора, просунувшись в приоткрытую дверь, изобразило при виде столь разношерстной компании скорее усталое раздражение, нежели испуг.
– Бродячие скоморохи мы, – вежливо поклонился Данька. – Ищем ночлега.
– Ступайте с миром прочь! – Дверь сухо захлопнулась. Тогда постучал Потап. Его вовремя остановили – когда дверь вместе с косяком с хрустом просела в глубину проема на добрых полвершка. Старуха снова высунула в щель скуластое лицо – на этот раз побледневшее от испуга:
– Ступайте себе! Нынче гостей не берем на постой…
– Завтра мы дадим представление на рыночной площади и хорошо заплатим тебе за кров, – быстро сказал Данила, просовывая носок сапога между дверью и рассохшимся косяком.
– Ничего не надобно! – Хозяйка болезненно наморщила лоб. – У нас на дворе огневица… Дочка моя больная лежит – уходите прочь поздорову!
– Пусти нас, я вылечу твою дочь, – вдруг донесся скрипучий голос из-за широкой Данькиной спины. Дедушка Посух мелко поклонился, качнув в полумраке блестящей лысиной: – Я сам лекарь, знаю от огневицы отворотное зелье. Платы никакой мне не надобно – только дозволь повечерять да заночевать.
Дверь немедля открылась – бесстрастно оглядев медведей, один за другим перешагнувших порог и стеснительно замявшихся в сенях, старуха махнула рукой в глубь терема:
– Сегодня мест много: никто, окромя вас, не ночует. Гости огневицы боятся!
«Очень хорошо, – подумал Данька, поднимаясь по мостам в тесную опочивальную клеть без окон. Присел на жесткий сундук, застеленный шерстяным одеялом, и умильно покосился на лучинку в углу. – Господи, неужели можно прямо сейчас лечь – и уснуть до утра? Никого не резать ножами, не соблазнять и не обманывать, не ползать на брюхе по лесу и не разыскивать стати!» Только теперь он ощутил, что устал в дороге – добрых три часа провел без сна в седле, сопровождая телегу с дремлющими подопечными. Поэтому, когда на исходе третьего часа на горизонте, в размахе широкого речного берега показался наконец незнакомый и крупный посад с сотнями огоньков за оборонительным рвом, с шумными гуляньями у околиц, Данька решил: нужен ночлег. Город стоял на берегу большой реки – Влаги, как пояснила Рута. Завтра они продадут лошадей и купят лодку – по течению через два дня можно доплыть до тороканского города Калина… «Но это завтра, а сейчас – сон, – мысленно порадовался Данька, стягивая через голову надоевшую кольчугу. – Вот где счастье: просто уснуть одному. Без бабы. Очень, очень хорошо».
– Чур, я сплю с дядькой Данилой! – В комнату влетела Бустя и с лету завалилась на край сундука, поспешно расстегивая на груди пуговки нового, подаренного Посухом сарафана. – Милый братец, я буду охранять тебя всю ночь! Я не буду спать ни капельки! Хочешь, постелю себе рядом на полу? Или сяду в изголовье и расчешу тебе волосы во сне? – Стройная фигурка Руты тут же возникла на пороге опочивальни – молочно-белое личико отмыто от болотного камуфляжа, пламенные волосы мягкими волнами распущены по плечам, серые глаза и острые зубки весело поблескивают в улыбке – а тесная ночная сорочка едва доходит до колен, едва удерживает в расшитом вороте высокую грудь: горячие точки сосков с невинной откровенностью торчат и просвечивают сквозь ткань!
– Потап!!! – Данька заревел и с выпученными глазами бросился вон из спальни, кубарем скатился по лестнице в нижний этаж терема. – Потапушка, ступай наверх ночевать с девками! Запри изнутри дверь и не выпускай – это приказ!
Потап проворно бросился исполнять указание. В изнеможении, Данила повалился на лавку рядом с дедушкой Посухом – но тут же подскочил, как ужаленный: на широкой скамье у самой стены, сонно разметавшись в облаке собственных волос, лежала совершенно незнакомая и совершено обнаженная девушка! Закинув голову и обводя бледным языком пересохшие губы, она часто и шумно дышала, изредка постанывая – а старый плешивый Посух, присев рядышком на край ложа, занимался тем, что тискал в морщинистых пальцах ее крупную грудь, матово блестевшую от пота!
Данила не сразу смог выдохнуть спершийся в груди воздух. Зато почувствовал, что волосы на голове тихо приподнимаются, а щеки начинают зудеть от жара. «Так сходят с ума», – осознал он, тихо и все ниже оползая спиной по стене.
– Добрый медок, калиновый! От простуды и белокровия, от огневицы да трясовицы первое средство! – пояснило улыбающееся лицо Посуха. Дедушка еще раз обмакнул пальцы щепоткою в небольшой глиняный горшочек и принялся втирать снадобье в горячую, трепещущую в лихорадке грудь хозяйской дочери. Ее рябая мать – Данила только теперь заметил замершую фигуру старухи у окна напротив – наблюдала за происходящим с видимым одобрением: видимо, успела прикинуть в уме, сколько мер драгоценного калинового меда заезжий плешивый лекарь уже потратил на ее несчастную дочь. «Век, и век, и лев камбек… Воды мне, мертвой воды!» – простонала в бреду больная и, глубоко вздохнув, затихла.
– Ну вот и славненько! – Дед Посух вытер руки рушником и тщательно завязал им горлышко медового горшочка. Добавил с улыбкой, обернув седобородое лицо к старой хозяйке:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191