– Зачем? Генералы пишут приказы, а не дипломатические меморандумы. Предоставим все права британскому генералу.
– Вы все шутите, – с трудом скрывая раздражение, но стараясь казаться любезным, сказал Линдлей.
– Невмешательство, – быть может, самое лучшее, самое демократическое, что мы можем изобрести… – с лицемерной улыбкой продолжал Френсис. – Будем действовать, как действовали до сих пор… Талейран сказал, что язык дан дипломату для того, чтобы скрывать свои мысли. – Он двинулся вдоль борта, провожая взглядом кружившихся над яхтой чаек. – Но я купец… Я, к сожалению, не дипломат. И тем более не политик. Я не умею болтать. Не умею предсказывать, – закончил он с невинным видом. – Так пусть же все идет, как идет.
На палубе появился Ватсон, один из секретарей Линдлея. Он курил у дверей салона и низко поклонился, когда Френсис прошел мимо него. Однако американский посол этого не заметил.
Несмотря на разницу в положении, Линдлей дружески относился к своему секретарю, считая его знатоком России.
– Ох, эта кобра!.. Как мне надоели его змеиные речи! – пожаловался он Ватсону, когда Френсис скрылся в каюте. – Я понимаю, что по отношению к Чайковскому и прочим мы должны держаться своеобразного нейтралитета. Умалчивая о своем отношении к правительству Севера, мы тем самым отведем подозрение, будто мы его создали. Но между собой мы должны же хоть иногда раскрывать карты.
Линдлей поднял руку и сжал пальцы в кулак.
– А Френсис держит их вот так… О, я вижу его насквозь! Переворот будет связан с репрессиями!.. Очевидно, массовыми. Френсис хочет свалить их на голову нашего Пуля. А потом для вида еще будет протестовать. Ох, эта демократическая Америка!
Линдлей с досадой махнул рукой.
Раздались звуки гонга. Дипломатов приглашали к утреннему завтраку.
6
Едва забрезжило солнце, как телеграф, городская тюрьма и Беломорский штаб были заняты Берсом. По его приказу из тюрьмы немедленно выпустили всех уголовников. В штабе Берс прежде всего взломал денежный ящик.
Ровно в полдень английские гидропланы загудели над просторами северного города, забрасывая улицы сотнями листовок. В них писалось: «Русские люди! Немцы и большевики говорят вам, что мы – англичане, французы и американцы – вступили на русскую землю, чтобы отнять у вас землю и отобрать ваш хлеб. Это ложь. Мы идем, чтобы спасти русский хлеб и русскую землю. Мы пришли к вам на помощь. По примеру Мурманского края поднимайтесь все дружно». Далее следовала подпись: «Ф. С. Пуль, генерал-майор, главнокомандующий военными силами союзников в России».
На заборах и стенах домов по приказанию Чайковского расклеивались бюллетени о том, что сформировано Верховное управление Северной области. Одновременно с этим население извещалось, что «во имя спасения, губернские, уездные и волостные совдепы с их исполкомами и комиссарами упраздняются», «во имя спасения члены губернских, уездных и волостных исполкомов и их комиссары арестуются».
Около трех часов дня на Двине показался крейсер «Аттентив» и остановился на виду у всего города.
На набережной толпились купеческие дочки, дочери царских чиновников, одетые по-праздничному. Их папаши, бывшие купцы, торговцы и промышленники, белые офицеры, притаившиеся монархисты – все выползли сейчас на улицу.
От иностранных судов отваливали катера и шлюпки.
На набережной, так же как и на Троицком проспекте, разгуливала только буржуазия. Рабочих совсем не было видно, точно все они исчезли из города.
Войска интервентов маршировали по Соборной площади. Последними шли батальоны шотландцев в клетчатых юбочках выше колен. Представители новой власти в сюртуках и визитках вышли навстречу с приветствиями и вынесли хлеб-соль. Простые люди – ремесленники, женщины в платках, стоявшие на тротуарах, – глядя на эту процессию, угрюмо молчали.
Проезжая в коляске по городу, генерал Пуль заметил, что на некоторых домах среди царских трехцветных флагов виднеются и красные. Он вздернул брови:
– Что это?
– Это распоряжение господина Чайковского, – улыбаясь, ответил адъютант. – Я уже узнавал… Он хочет показать рабочим, что новая власть имеет социалистические тенденции.
– Пусть немедленно уберет эти красные тряпки! Дурак! – сердито сказал генерал.
Таков был его первый приказ.
На окраине города гремели револьверные выстрелы. Стоило только интервентам вступить на берег, тотчас возникали расправы. Вскоре по городу уже ходили иностранные патрули: французские офицеры в круглых кепи и солдаты в пилотках, американцы и англичане в фуражках с большими гербами, шотландцы в плоских беретах с помпонами.
Когда один из иностранных патрулей добрался до Маймаксы, он попал под огонь рабочего отряда. Английские гидропланы тотчас же стали сбрасывать на Маймаксу бомбы. Крейсер «Аттентив» переменил позицию и почти вплотную подойдя к левому берегу Двины, открыл огонь по станционным постройкам и железнодорожному полотну. Обстрелу подвергся район около десяти верст, от пристани и станции Архангельск до станции Исакогорка. Часть снарядов ложилась на железнодорожный поселок. Там погибали люди и вспыхивали пожары.
Потылихин был ранен при столкновении с англичанами у Маймаксы.
Доктор Маринкин с трудом достал извозчика и почти через весь город привез своего приятеля к себе. По счастливой случайности ни один патруль не остановил их экипажа. Дома он сделал Максиму Максимовичу операцию. Рана была не опасная: осколок попал в мякоть плеча.
Бинты уже крепко стягивали руку Потылихина, обильные капли пота выступили у него на висках.
– Дня через два зайдете ко мне… – Доктор из конспиративных соображений не советовал Потылихину обращаться в больницу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145