Все отлично понимали, что пленникам Мудьюга грозит голодная смерть. По ночам к Шурочке Базыкиной являлись незнакомые люди. Одни из них приносили рыбу, другие – хлеб. Все это необходимо было переправить на Мудьюг. Но разрешение могла дать только контрразведка «союзного» командования.
Шурочка отправилась туда. Ее принял на этот раз французский лейтенант Бо.
В контрразведке наравне с англичанами и американцами служили и французы.
Помещалась она в центре города, в том же здании, где находился штаб Айронсайда, и официально именовалась Военным контролем. Агенты ее были разбросаны по всему фронту, но главным образом они вели работу по наблюдению за русским населением. Лейтенант Бо, бывший служащий одной из французских фирм, имевших до революции представительство в Москве, отлично говорил по-русски, только с французской интонацией, слегка грассируя букву «р».
Вскинув на нос пенсне в золотой оправе, он нетерпеливо выслушал Шурочку.
– Напишите прошение… – сказал он, бросив на нее неприязненный взгляд.
Она написала. Офицер, недовольно щурясь, просмотрел бумажку и удалился к своему начальнику, английскому полковнику Торнхиллу. Через некоторое время Бо вернулся, и по его лицу Шурочка поняла, что разрешение получено. Теперь оставалось только сдать посылку. Но к кому следовало обратиться по этому поводу?
– Ступайте на пристань, – не глядя на Шуру, сказал лейтенант. – Там стоит лагерный пароход. Вызовите сержанта Пигалля. Он все оформит.
Полковник Торнхилл удовлетворил просьбу Базыкиной со специальной целью. Он сказал лейтенанту:
– Я это делаю вне правил, как исключение! Уверен, что через Базыкину большевики хотят наладить связь с Мудьюгом. Две-три посылки, и мы их поймаем, Бо! Не спугните их сразу…
Ничего не подозревающая Шурочка взяла разрешение, зашла домой за посылкой и отправилась на пристань. Французский часовой, стоявший на пирсе, крикнул в дежурку:
– Мсье Пигалль! К вам.
Навстречу Базыкиной поднялся из-за стола сержант с кудрявой каштановой бородкой и веселыми орехового цвета глазами. Он играл в кости, и когда Шура появилась, был в выигрыше. Полы его голубовато-серой шинели были зацеплены за пояс и открывали толстые короткие ноги в таких же голубовато-серых суконных шароварах и в коричневых теплых гамашах.
Несколько секунд француз молча курил, глядя на Базыкину, затем отложил свою трубочку с длинным черенком, прочитал разрешение и принял посылку. Ему понравилась молодая красивая русская дама, так легко и свободно заговорившая с ним по-французски.
– О, мадам, – улыбаясь, сказал Пигалль, – у вас почти парижский прононс… Я ведь парижанин, мадам… Вы тоже интеллигентный человек. Ах, вы учительница! Ну, это сразу видно… Поверьте, я сделаю все, что будет в моих силах.
Перед отправкой катера лейтенант Бо вызвал к себе сержанта.
– Пигалль! – сказал он. – Ты должен будешь просматривать каждую посылку Базыкиной… И самым тщательным образом. Понял?
– Вполне, господин лейтенант.
– Постарайся войти в доверие… к этой красотке! – Лейтенант усмехнулся.
– Постараюсь, господин лейтенант.
– Будешь сообщать мне обо всем подозрительном.
– Подозрительном?… Хорошо, господин лейтенант.
Пигалль смутился, выслушав такого рода приказание: «Шпионить за этой юной дамой? Мне?»
Он даже внутренне возмутился, так как совершенно искренне считал себя социалистом.
«О, нет! Необходимо избавиться от этого дела… Но как? А вот когда лейтенант увидит, что от меня мало проку, он оставит меня в покое. Да, так будет лучше всего! Это будет самый лучший выход».
Через неделю Шурочка опять пришла на пристань, и сержант Пигалль снова принял у нее посылку.
– Я имел удовольствие познакомиться с вашим мужем, с мсье Базыкиным, – любезно улыбаясь, сказал Пигалль. – Он тоже очень интеллигентный человек, хотя его французское произношение неизмеримо хуже вашего. Мы беседовали о трагическом выстреле, которым был убит наш великий Жорес. С него и началась война, этот кошмар…
«Странный француз, – подумала Шурочка. – С чего он вдруг заговорил о Жоресе?… Уж не провокатор ли?»
Но сержант добродушно улыбнулся, и видно было, что он просто рад полюбезничать с молодой женщиной. Это привносило какое-то разнообразие в надоевшую ему казарменную и лагерную жизнь. Провожая Базыкину, Пигалль сказал, что она фея и что мсье Базыкин должен быть счастлив, имея такую жену.
– Такое доброе сердце! О!.. – воскликнул француз. – И, уж конечно, вашего супруга рано или поздно освободят, хотя он и большевик…
Через две недели болтовня Пигалля стала еще непринужденнее.
– Мадам, ваш адрес? – спросил он однажды. – Я сам приду к вам за посылкой.
Шурочка вспыхнула. Но сержант зашел всего на несколько минут, подарил детям плиточку шоколада и рассказал о том, как хорошо ему жилось в мирное время, когда он служил упаковщиком парижского универсального магазина «Ла-файетт»… Затем посмотрел на Шурочку, грустно улыбнулся и, сказав, что жизнь стала слишком печальна, быстро ушел.
Пигалль шагал к пристани, еле волоча ноги не от физической, а от душевной усталости. «Какую позорную роль играю я, – думал он. – Еще счастье, что эта дама не дает мне никакого повода для доносов, но все-таки, Пигалль, стыдись! – упрекал он самого себя. – Несчастная женщина, и сделали ее несчастной мы. Ах, Пигалль, а ведь ты когда-то кричал в кафе о героях Коммуны! Не замечать человеческое горе легче легкого. Помоги этой несчастной. Тогда ты вправе будешь называть себя социалистом».
Однажды, смертельно стосковавшись по мужу, Шура написала ему письмо на тонкой папиросной бумаге.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145