Я был волком. Волком, которого не сможет убить враг. По крайней мере,
я на это надеялся. Укороченный хвост ткнулся изнутри в брюки и я вспомнил,
что некоторые раны не поддавались излечению, даже когда я принимал
звериный облик.
Брюки! Черт, будь они прокляты! В горячке я забыл о них. А вы
когда-нибудь пробовали стать волком, если на вас напялена рубашка, штаны,
нижнее белье - и все это рассчитано на человека?
Я изо всех сил заработал своим влажным носом. Подтяжки соскользнули и
обмотались вокруг задних ног. Передние лапы запутались в галстуке, а
пиджак радостно превратился во что-то, напоминающее узел.
Обезумев, я катался и рвал одежду клыками. Я осознал, что передо мной
выросла саламандра, когда ее хвост хлестнул меня по спине. Мгновенная
опаляющая боль, и вместе с одеждой вспыхнули шерсть и кожа. Но тряпье
сгорело, и я оказался свободен. Лабильные молекулы моего тела
самовосстанавливались в считанные секунды. Полагая, что я выведен из
строя, саламандра уже не обращала на меня внимания. Едва понимая, что я
делаю, я подхватил зубами свалившуюся с уменьшившейся ступни туфлю,
приставил к ближайшему, раскаленному добела пальцу ноги саламандры. И
обеими лапами стал изо всех сил натягивать.
Она взревела. Развернулась кругом, готовая снова напасть на меня.
Разинула пасть, которой она могла перекусить меня пополам. Я быстро
отскочил в сторону. Чудовище остановилось. Оценило разделяющее нас
расстояние. Вспыхнув, исчезло. Материализовалось прямо надо мной.
Теперь мне бежать было некуда. Я вдыхал огонь, сжигающий мое
отяжелевшее тело. И корчился в агонии. Я весь превратился в пламя.

11
Одиночество. Его никак не нарушало глядящее на меня лицо. У меня нет
слов, чтобы описать его. Только одно - лицо было огромным, и его глаза
были глазами трупа. Но тогда я не видел его. Как и не чувствовал холода,
более сильного и более мучительного, чем все, что я чувствовал прежде.
Жестокий холод...
Я не знал его до сих пор, пока меня не настиг прошедший вне времени и
пространства голос. И не потряс до основания мои чувства и разум, которых
у меня не было. И меня покинула всякая надежда и всякая вера.
- Гордись, Стивен. Я лично потрудился, чтобы тебя и твоих спутников
настигла смерть. Для этого я сам возбудил в голове дурака мысль о шутке.
Зная, что лишь такой путь обеспечит благополучное завершение проводимой
мной в мире работы. Задача имела свои тонкости, и я не мог доверить ее
никому. Я хотел всеобщего уничтожения - это приятно, но подлинная цель -
вовсе не причинять человечеству материальных бед. На самом деле мои
действия по навлечению гибели на вас двоих могут оказаться хорошим
аргументом, если мои слуги поддались провокации. Если они хотят вступить в
отношения с тем, другим. Но опасность, которую вы представляете, станет
ясной для всех, лишь когда настанет для этого время. Я не знаю, когда это
произойдет, не знаю, как можно будет определить это время. Но я знаю, что
ты для нас опасен уже не будешь.
То, чем я был, съежилось от ужаса. Оно было ничтожнее, чем самая
мельчайшая часть ничего.
- И все же, - мерно гремел во мне голос, - и все же, тебе не
обязательно умирать, Стивен. Я предчувствую, что эта женщина, Вирджиния,
может оказаться худшим врагом, нежели ты. Да, я предвижу, что лишившись
ее, ты - не угроза плану. Но она без тебя будет представлять не меньшую,
если не большую опасность. Прими во внимание ее ловкость и сноровку, ее
таланты. Прими во внимания, что, в отличие от тебя, дважды попавшегося в
ловушку, она не попалась ни разу. Прими во внимание силу ее духа. Желание
отомстить за тебя может побудить ее к выяснению истинной подоплеки
случившегося. Или, может быть, она предпримет еще что-нибудь. Не могу
сказать, что именно. Но я вижу, что, хотя ты и горишь, она в ловушке еще
не полностью.
- Хочешь ли ты жить? Хорошо жить, Стивен?
Что-то, более слабое, чем свет, дошедший от самой дальней из звезд,
вспыхнул во мне.
- Что я должен для этого сделать?
- Служить мне. Подчиняться моим чарам. Саламандра выпустит тебя, не
причинив непоправимого вреда. После того, как раны заживут, тебя ждет
одно. Долгая и счастливая жизнь. Это гарантирую мои чары... Показав, что
ты свободен, вызови ее из дома. Будешь усыплять ее бдительность - до тех
пор, пока над нею, как над тобою раньше, не материализуется саламандра.
Если ты не согласишься, то возвращайся обратно и сгори заживо.
Больше, чем неизмеримая бесконечность отделяла меня от Вирджинии. У
меня не было ни тела, которое могло бы чувствовать "да" или "нет". Но
точка, которой я сделался, представила, что Вирджиния испытывает ту же,
познанную мной муку. И от этой мысли, откуда-то, из иного безвременья
вырвалась неимоверная ярость, сплавленная с неимоверной ненавистью. И все,
что происходило (или этого не было?), взорвавшись, кануло в породившую его
пустоту.

12
Думаю, что бешенство настолько пересилило муку, что я вновь стал
сражаться. Я так думаю. Мне рассказывали, что я сцепил клыки на некотором
месте, которым уселась на меня бестия. Говорили, что я кусался пытался
удержать ее на месте. Но боль была слишком сильной, чтобы я мог помнить
что-нибудь, кроме самой боли.
Потом саламандра исчезла. Улица была пустой и темной. Лишь луна, и
вдали - уцелевший уличный фонарь. И неровный красный отблеск горящих
зданий.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96