Собственно, Симон-маг не был
извратителем библии и религии, а пророком.
Насколько вероятно, что все это правда? Может быть действительно, мир
стоит на пороге царства любви? Не знаю. Откуда я могу знать? Но
поразмыслив (причем петристская церковь сыграла не меньшую роль, чем мои
эмоции), я решил, что учение иоаннитов - ложь. То, что иоаннизм приобрел
такое широкое распространение, я просто отнес за счет столь свойственной
для человека тяги к иррациональному.
Так же проста община правдоискателей, исполняющая свои ритуалы и
предающаяся различным размышлениям там, где им никто не помешает! Община
притягивает пилигримов, которые нуждаются в крове, заботе и пище. В том же
нуждаются священники, псаломщики и другие. Храму (это более точное
название, чем "кафедральный собор", но иоанниты настаивают на соборе,
чтобы подчеркнуть то, что они являются христианами) необходимы денежные
поступления. Как правило, поступают значительные пожертвования, и эти
деньги оказываются в умелых руках. Зачастую вокруг первоначально
уединенного храма вырастает целый город. Так возник и Силоам, куда я
направлялся.
Просто. Банально. Почему у меня возбуждают беспокойство сведения,
известные любому читателю ежедневной прессы? Может я размышляю над этим
просто, чтобы не думать о Валерии? Нет. Чтобы как можно лучше разобраться
в том, что бесконечно туманно и запутано.
Что-то там еще, что-то там за этим кроется... Неужели мне это не
кажется, неужели я начал понимать их? Но если и так, то что же именно я
начал понимать? Я подумал о нетерпимости иоаннитов. О бунтах и мятежах,
вечно устраиваемых иоаннитами. Я вспомнил, как они откровенно признают,
что их адепты повелевают силами, о которых и вообразить трудно. Ведь это
еще более разоблачает их. Я вспомнил рассказы об отступниках, не
продвинувшихся против их ожиданий, до высших степеней... Что же такое
страшное случилось с ними? Не было ничего преступного, ничего
противоречащего нормам морали... Ничего, что щекотало бы нервы. Просто
было что-то безобразное и плачевное. Было что-то, подобное ненависти.
Всего лишь, и потому не очень интересное для нас, посторонних. Я думал о
теологии гностиков. Вернее, той ее части, что они не скрывали. Какая-то
ужасная смесь апокалипсического откровения и логики. Иоанниты
отождествляли своего Лемурга с Гогом ветхого завета, и с Сатаной.
Я подумал об Антихристе.
Но тут меня не хватило. Слишком мало, как я уже говорил, я знал о
таких вещах. Пришлось остановиться на том, что думать об этом бесполезно.
Ибо всемогущий и сам справится с ним в любом случае, какое бы обличье он
не принимал.
Где-то далеко, чуть ли не на другом краю прерии, замерцали огни. Я
был рад, что полет близится к концу. А что дальше случится неважно. Хватит
с меня размышлений.
Силоам - обычные улицы, обычные дворы и дома. Под главной аэролинией
возле границы города написано "население 5240 человек". Другая вывеска
возвещала, что среди клуба львов встречаются по вечерам в ресторане "котел
кобальта". В городе имелась пара маленьких предприятий, муниципалитет,
начальная и средняя школы, пожарная часть, порядком замусоренный парк,
гостиница. И больше заправочных станций, чем необходимо. В деловой части
города находились универсальные магазины, одно-два кафе, банк, клиника,
кабинеты диактистов, аптека... Все как обычно в Америке.
Эта невзрачность подчеркивала, насколько чуждо все остальное. Хотя
близилась полночь, в городе было, как в могиле. Улицы пустынны, никто не
прогуливался, не шел взявшись за руки, не было молодых пар. Кое где
виднелись редкие полицейские метлы. И лишь один кто-то, закутанный в
мантию, с капюшоном на голове, медленно брел вдоль улицы. Дома
отгородились друг от друга и от остального мира закрытыми ставнями.
Горожане спали. А где-то не спали, там вероятно, не смотрели в хрустальный
шар, не играли в карты, не пили спиртное и не занимались любовью. Скорее
всего, они молились или штудировали свои книги в надежде достичь более
высокой религиозной степени, овладеть большими знаниями и мощью,
обеспечить спасение своей души.
В центре города стоял кафедральный собор. Он возвышался над
окружающими коробками вспомогательных строений. Возвышался над городом и
равниной. Ничего гнусного, преступного в этой картине не было. Ровные,
белые как слоновая кость, стены поднимались все выше и выше, а над ними -
огромный купол. Издали окна походили на ногти. И на каждом этаже один ряд
окон. Но затем я увидел еще два мозаичных, каждое в полфасада окна.
Мрачными тонами на них были изображены тревожащие душу рисунки. На
западном окне - сандала эмандала - священный символ буддистов. На
восточном - окно божье. На западной же стороне вздымалась одинокая башня.
На фотографии она не производила внушительного впечатления, но теперь было
видно, она едва не достигала звезд.
На стенах собора играли огни, окна тускло светились. Я услышал
молитвенное песнопение. Откуда-то, как из-под толщи льда, доносились
мужские голоса. С ними переплетались голоса женщин. Мелодия была мне
незнакома. А слова... Нет на земле такого языка.
- ...хельфист аларита арба ионитоте мелихо тарасунт ганадос тепрура
маряда селисо...
Мелодия звучала так громко, что ее было слышно, наверное, и на
окраинах города. И она была нескончаемой. Хор пел беспрерывно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96