Вдоль
стены торжественно, как на параде, стояли шаткие стульчики из
карельской березы. Напротив стульчиков располагались
обставленные c конторской сухостью кабинеты активного,
следственного, разведывательного, контрразведывательного,
политического, экономического, фотографического и технического
отделов.
Кабинет под номером тринадцать занимал старший следователь
по особо важным делам Альберт Карлович Ишаченко -
тридцатипятилетний тип c короткой мальчишеской стрижкой и
молодецкой харей c тонкими красноармейскими усиками и колючими
глазами. В НОГПУ о нем шла слава, как о звезде второй величины
и тринадцатой степени. К своим тридцати пяти он успел закончить
три класса немешаевской церковно-приходской школы. В Немешаевск
его занесла из моршанского благополучия воля покойного папаши.
После революции Альберт вступил в партию и, уже будучи
коммунистом, участвовал в штурме озера Сиваш. В
территориально-кадровой системе вооруженных сил страны чекист
Ишаченко числился капитаном. Повышение по службе произошло
сразу же после того, как в октябре 1930 года на заседании
немешаевского партактива он выступил c докладом и в нем c
пролетарской ненавистью разнес в пух и прах чубаровские взгляды
товарища Рубина и идеалистичекие извращения Розы Люксембург.
Рубина, в итоге, Ишаченко предложил исключить из партии,
направив соответствующую выписку из протокола в Москву, а Розе
Люксембург - поставить на вид (посмертно); в заключение
докладчик призвал собравшихся, пока не поздно, ударить
социалистической дисциплиной по империалистическому маразму и
проституции.
К году великого перелома капитан Ишаченко вырос в
честного, принципиального чекиста, глубоко убежденного в том,
что настоящий коммунист уже в утробе матери должен уметь
распознать своего классового врага. К нэпманам, бывшим
маклерам, хлебным агентам, комиссионерам и выжившим из ума
интеллигентам он питал такую ненависть, что на тех
немногочисленных допросах, кои ему приходилось проводить по
долгу службы, не сдерживался и c чекистской горячностью бил их
похоронные мины без жалости. Выбивал, как правило, капитан из
подобных мин правду-матку. Когда же правила отступали на второй
план, Альберт Карлович проводил обычный допрос. По этой части
его считали профессионалом, так как, при желании, Ишаченко мог
придраться и к телеграфному столбу.
В восемь часов в кабинет старшего следователя по особо
важным делам постучали. Следователь писал докладную записку на
имя начальника управления товарища Свистопляскина. В ней кратко
излагался ход дела проворовавшегося кооператива "Насосы, лопаты
и другие комплектующие". Стук оторвал Альберта Карловича от
столь важного занятия, отчего лицо его сморщилось, а колючие
глаза готовы были метнуть в дверь пару молний.
- Апчхи! - апчхихнул он и, наклоняя чисто выбритый
подбородок на замороженный воротник гимнастерки, приказал: -
Войдите!
Дверь тихо отворилась, и на пороге показался человек.
- Можно?
- Я же вам сказал, товарищ, войдите!
Вошедший, еле волоча ноги, приблизился к столу и
примостился c краю в широком кожаном кресле. Блуждая
заплаканными глазками и нервно перебирая пальцами брюки на
коленях, словно играя на цимбалах, он принялся осматривать
помещение.
Кабинет Ишаченко был обставлен c той милицейской роскошью,
которая характерна для служебных аппартаментов присяжных
поверенных в дореволюционной России. Напротив высокого окна c
молочными стеклами стоял письменный стол c бронзовой
чернильницей, штепсельной лампой и ворохом бумаг, исписанных
корявым бисерным почерком. Справа от стола в большом алькове
стоял невероятной величины несгораемый шкаф пантерного окраса,
а по соседству - ореховый шкаф со стеклянными створками. Здесь
же, на свободной части стены, висел плакат, изображавший
чекиста c вытаращенными глазами и c уткнутым в зрителя коротким
ногтистым пальцем. Внизу плаката шла краснобуквенная надпись:
ПОМНИ, ТОВАРИЩ,
КОНТРРЕВОЛЮЦИОННАЯ СВОЛОЧЬ
РАСКАЕТСЯ ТОЛЬКО ТОГДА,
КОГДА БУДЕТ УНИЧТОЖЕНА!
Рядом c дверью, будто часовой, застыл неуклюжий стояк
вешалки. Серый в крапинку линолиум на полу был тщательно вымыт
тетей Пашей - оперативной уборщицей немешаевского ОГПУ, но
следы ног вошедшего посетителя портили ее трудоемкую работу.
- Какими судьбами, товарищ Суржанский?! - заменив,
согласно инструкции, недовольство радушием, спросил старший
следователь. - Да на вас лица нет! Что случилось?
Ираклий Давыдович легонько вздохнул, и запинаясь почти на
каждом слове, пробормотал:
- Понимаете, товарищ Ишаченко, в среду утром... вы
помните... тогда еще... снег шел... он был... а в четверг...
днем... я был... в горкоме... его...
- Так. Дальше, - Ишаченко пошевелил усиками и, как мог,
благожелательно улыбнулся.
- Я ехал в трамвае, зашел в продуктовую лавку, и, мне
кажется, его уже там не было. Я думаю, этот казус как раз и
произошел между трамваем и лавкой.
Брови Альберта Карловича тесно сжались.
- И вы в этом уверены?
- Нет, не совсем.
- Тогда давайте разбираться.
Капитан поерзал на стуле, потому что внутри засуетился
охотник, достал из пачки c громкой надписью "Казбек" папиросу,
сунул ее меж зубов, взял в загребистую лапу коробок спичек и
инстинктивно его встряхнул.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100