И итог ясен: этот оленевод, его мать, ни в какие
ворота не лезет...
- Постой, постой. - Свистопляскин самодовольно
улыбнулся. - Тут c кондачка решать не стоит... Правильно
говоришь, что контра, она и в Африке контра. Тут попахивает
контрреволюционной гарью. Не иначе. - Роман Брониславович
спокойно подошел к беспартбилетнику и жадно вдохнул воздух. -
Точно, - убедился он, - несет контрой. В общем так, Альберт,
бросай насосолопаточный мусор к чертям собачьим и занимайся
только этим вот субчиком. Тут пахнет контрой, точно тебе
говорю.
- Есть! - отрапортовал Ишаченко c мужественным видом
пролетарского пожарника, поливающего из брандспойта полыхающее
пламя контрреволюции.
Начальник управления направился к выходу и, не
оборачиваясь, голосом судьи, выносящего смертный приговор,
заключил:
- Точно! от этого эхинококка контрой прет! c кондачка
решать не стоит! так, что действуй. Действуй, но помни: что
сила следователя - в его спокойствии, то есть руки распускай,
но в меру. Понимать надо!
Следователь Ишаченко спокойно подошел к столу, включил
штепсельную лампу и направил ее свет прямо в контрреволюционную
морду Ираклия Давыдовича. От потока жгучих лучей Ираклий
Давыдович зажмурился, порылся в своем кармане, достал из него
носовой платок, высморкался, во всю силу напряг блестящий от
пота лоб, c коровьей преданностью взглянул в темноту, где, как
ему казалось, смутно виднелись добрые глаза следователя. Но
владелец этих глаз не оценил коровьей преданности и, подойдя к
контре, нанес свой коронный справедливый удар.
На средневековой итальянской гравюре появились новые
подробности. Ираклий Давыдович взвыл, и коровья преданность
быстро сменилась собачьим страхом.
Второй удар был похож на первый, но коронным не был.
- Ноги c корнем вырву, контра! - пообещал следователь.
- Кому продал святыню нашей партии? Я же все знаю, факт
налицо!
- Я...
- А ну-ка, стаканила, высовывай свое жало! Где билет?
- Я...
- Билет, спрашиваю, где?
- Я...
- Базар фильтруй, контрик! Кому продал святыню?
Контра хрипела, как загнанный конь.
- Товарищ следователь, я не виноват, понимаете, в среду
утром...
- Когда шел снег... - ехидничал Ишаченко, поигрывая
пальцами. - Ты мне тут горбатого не лепи. Где билет?
Убитая горем контра продолжала яростно хрипеть. Губы
дрожали, как у мальчика-гимназиста перед отдиранием розгами.
- Ты хоть понимаешь, эфиоп твою мать, во что ты ввязался?
Страна доверила тебе ответственный пост. А ты предал и страну,
и пост, и народ и партию едино!...
- Я...
- И это в то время, когда недремлющее око империализма
старается задушить своим игом советскую республику. Но страна
отвечает социалистическим наступлением по всем фронтам: на
острие культурной революции и индустриализации вступают в строй
Кузнецкий и Магнитогорский металлургические комбинаты,
челябинский завод ферросплавов. Как можно потерять партийный
билет в такое время? А? Я вас спрашиваю?
- Я...
- Партийный билет - это не какая-нибудь ерунда.
Партбилет - это лицо партийца, это честь партийца, и я бы
добавил, это совесть партийца. А вы? Заладили: "Между трамваем
и лавкой, между лавкой и трамваем!" Вы потеряли не просто
книжку, гражданин Суржанский. Потеря партбилета - это потеря
партийной чести! Это плевок в рабоче-крестьянские завоевания.
Партия этого не прощает. И не ждите пощады. Вы плюнули на
рабочий класс. А как можно плевать на рабочий класс, когда
благодаря этому самому рабочему классу от Москвы до Чукотки и
от Остеко-Вогульска до Москвы звучат позывные Коминтерна.
Пролетарский голос звучит по всему миру. А тут и мировая
революция на подходе... Потерять партийный билет! Да как же это
возможно? А? В гражданской войне трудящиеся PСФСP разгромили
войска белогвардейцев и интервентов, а вы спустя десятилетие
заявляете партии, что потеряли партийный билет. Это как же
понимать, товарищ... тьфу, какой вы нам теперь товарищ? -
здесь лекторский запал у Альберта Карловича подошел к концу. -
На! - капитан выставил подследственному довольно ядреный
кукиш. - Контра ты - и все тут! Слухай сюды, фраер
занюханный! - капитан поманил пальцем. - Сюды, сказал! Ты что
тут варежку разинул? Ты у меня тут под двадцать восьмым
номером! Понял? Кому, контрик, партийный билет загнал?
Контрик сидел, как вкопанный. Лица на нем давно не было.
- Я вас спрашиваю, гражданин, - повторил свой вопрос
Ишаченко. - Вы кому билет загнали партийный? Вам что, опять
морду бить?
- Нет, нет. Да, я виноват. Но товарищ... гражданин...
Нельзя же так. Ведь нельзя же ведь так... Вы же помните: тогда
еще снег шел. Ведь так? Так.
- Ну, пес смердячий, ты меня вывел...
Так и не мог ничего толком сказать ответработник исполкома
Ираклий Давыдович Суржанский. Из его кровоточащих губ, правда,
иногда вырывался привычный для него рефрен, впоследствии
ставший знаменитым: "Ведь так? Так". Но и его жалкое хлюпанье
ровно в час ночи полностью разбилось о придирчивую натуру
капитана Ишаченко. Бил капитан контру долго и больно, вкладывая
в свои удары вековую ненависть пролетария к паразитирующему
классу.
В ту зловещую и туманную ночь, когда начальник
немешаевского ОГПУ, стоя на коленях и простирая вперед руки,
давал очередной обет верности своей супруге Глафире
Афиногеновне, подследственный Суржанский был c миром отпущен
домой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100