- Я так и знал, - зажужжал Петр Тимофеевич. - Ты опять,
вражина, все съела. Нет даже мяса! Мне теперь что же - идти
обедать в общепит со знатными людьми колхозов? Это ж нахальство
девятьсот девяносто девятой пробы!
Толстушка вздрогнула, приподнялась и обратила свою милую
физиономию в сторону мужа.
- Пшел вон! Не будешь коптить квартиру! Накурился, хоть
противогаз вешай! - крикнула Александра Станиславовна так
громко, что всполошенные мухи принялись кружить по кухне. - Я
тебе сейчас такого мяса задам! Обжора!
Александра Станиславовна села за стол и, как ни в чем не
бывало, засунула в свой рот основательный шматок ветчины.
- Ах, как надоела мне эта картошка! - издевательским
голосом сказала она. - Хочется белужины, тянет к сардинкам, к
семге, к консоме!
И бывшая пепиньерка захватила c тарелки щепоть нарезанного
лука и принялась хрустко его жевать. Внутри ее вспыльчивой
натуры все кипело и бурлило, словно готовилась египетская
казнь. Петр Тимофеевич хмыкнул, посмотрел на жену хлебосольным
взглядом, глаза его сверкнули голодной истерической жадностью,
губы увлажнились слюной, желудок сжался.
- Хорошая жена трудится на тебя, - смущенно заметил он,
- как слуга, дает советы, как советник, прекрасна, как богиня
красоты, спокойна, вынослива, как земля, ко-о-ор-ми-ит тебя,
как мать, и услаждает тебя, как гетера.
- Кто?
- Я говорю, гетера. Хорошая жена - это шесть лиц в
одном. Это еще индийские йоги говорили.
В конце концов горе-муж не выдержал и в прокуренном
кабинете протянул свои кусачие руки к комоду, где в ряд, как
солдатская шеренга, вытянулись стеклянные банки c говяжьей
тушенкой. Взяв одну из банок, обжора по-волчьи открыл ее,
соскреб жир животного, судя по маркировке, зверски убитого год
назад и, страстно обоняя запах говядины, переместил холодное
мясо в пустой голодающий желудок. Но хотелось чего-то еще. Он
лег на большой велюровый диван, задрапировался в плед, но вдруг
вскочил и взял в руки "Немешаевскую правду". Взгляд упал на
гнусную антиалкогольную статейку, и Петр Тимофеевич закурил
очередную папиросу.
- Я что же теперь, - нахмурился он, - матрацным
промыслом должен заниматься или податься туда, куда даже
воронье костей не заносит?
По всей видимости, воронье не заносило костей в общепит и
в производственные артели. Петр Тимофеевич мгновенно представил
цех по производству матрацев и замусоренную столовую Дворца
Труда c большой дежурной яичницей из десяти яиц c колбасой.
Командиром матрацного производства Петр Тимофеевич быть не
хотел. Яичницу же требовал желудок. Хотелось также индюшатины,
гусятины, курятины, телятины, кулебяк, фаршированных яиц и
ароматного шартреза. Но шартрез был давно выпит, а все
остальное слопано Алесандрой Станиславовной.
В тот мертвый час, когда Петр Тимофеевич выкурил последнюю
папиросу второй пачки и, укрывшись кисеей, закрыл глаза, в
квартире Ключниковых раздался звонок в дверь.
- Кого это еще там черт несет?! - c набитым ртом
промычала Александра Станиславовна.
Подойдя к двери, она мелодично лязгнула ключом в замочной
скважине, дверь задрожала и отворилась на ширину, дозволенную
натянутой цепочкой. Не переставая двигать челюстями, Александра
Станиславовна посмотрела в образовавшийся проем. На лестничной
площадке топтался Ираклий Давыдович Суржанский. Глаза у него
были закатаны вверх, а руки по-архирейски скрещены.
- Явление Христа народу в лаптях! Акт второй, - жирно
хихикая, произнесла Александра Станиславовна и, сняв дверную
цепочку, впустила гостя. - Питер, - мурлыкнула она, закрывая
дверь, - к тебе пришли.
Ираклий Давыдович вошел в прихожую, вытер ноги о
полугрязное веретье, снял пальто и бережно повесил его на
вешалку.
- Я только что c заседания райплана, - соврал он. - А к
вам буквально на минутку. Простите, если помешал.
- Петр Тимофеевич у себя в кабинете, - сообщила
Александра Станиславовна. - Питер, оглох что ли?!
Из кабинета Питера никто не отвечал. Ираклий Давыдович
медленно прошел через гостиную и, войдя в кабинет, вдоволь
насладился табачным смогом. В комнате остался только азот,
кислород был сожран никотином и, так как форточка была наглухо
закрыта, дышать было нечем. Петр Тимофеевич лежал,
распластавшись, на диване. В зубах у него дымылась папироса.
Увидев Суржанского, Петр Тимофевич затушил окурок и, легко
дрогнув губами, не без иронии пробубнил:
- А, это опять вы?
- Я на минутку, - сказал Суржанский ни громким, ни тихим
голосом, тем самым голосом, которым обычно говорят рядовые
партийцы в присутствии вышестоящего начальства. - На самую
малость.
- На минуту, на минутку. Вас только здесь не хватало.
Петр Тимофеевич лениво встал, c язвительной усмешкой пожал
гостю руку и пригласил сесть.
Ираклий Давыдович робко уселся на краешек кресла и,
изобразив на своем круглом лице миловидную улыбку, на секунду
замер так, как будто на его голову вот-вот должен свалиться
кирпич.
- Я вас слушаю, товарищ Суржанский, - самодовольно
выговорил Ключников. - Опять вас нелегкая к нам занесла?
- Понимаете, - кисло проговорил Суржанский. - Нет, не
это... Хотелось бы... это... как сказать-то... забыть наши
распри.
Петр Тимофеевич вытаращил от удивления глаза и раскрыл
рот, как бы желая проглотить жирного отредактированного слона.
- Вы меня давно знаете, Петр Тимофеевич, - продолжал
Суржанский, щелкая зубами, - как-то не хотелось бы ссориться
из-за чепухи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100