мотив взаимообмена, который диктовал необходимость обращать разные вещи в новую незаприходованность. При этом Шаров всякий раз спрашивал;-
– А эта вещь нигде не числится? А то, знаете, чтобы к ответственности не привлекли.
Хозяйское око Шарова с особенной пристальностью всматривалось в незаприходованное добро, чтобы всячески законность соблюсти, чтобы бесчестия не допустить. Кстати, честность Шарова соединялась с абсолютной надежностью. Однажды после очередного вояжа на базу я привез лишний ящик кроликовых шапок – сто штук незаприходованных головных уборов оказалось в машине. Шаров тут же позвонил на базу:
– Демьян Сааказович, с вас магарыч.
– Что такое?
– Передали нам лишних сто шапок. Завтра возвратим.
Шаров считал себя высоконравственным человеком. Его мораль была на страже государственных интересов. Он был тверд в соблюдении законности: пропала ложка – плати, разбит графин – плати, поломались часы – плати. Я завез оборудования на два миллиона рублей, утеряны были при этом детский фартук 32-го размера и один тапочек 36-го размера!
– Это серьезная недостача! – сказал Шаров на совещании.- Немедленно высчитать из зарплаты! – И мне по-дружески, когда я уплатил: – Так надо, а квитанцию сохрани, это ответственный документ.
И я хранил квитанцию, потому что законность была на первом месте у Шарова, который и сам иной раз поражался тому, сколько незаприходованных вещей скапливалось в хозяйстве. В особом складе были свалены самые разные материальные ценности. Среди множества ящиков, бутылей, бочек, свертков, в которых покоились гвозди, клинья, молотки, сверла, краски, смазочные и моющие средства, кожзаменители, особняком выделялись вещи совершенно непонятные, впечатляющие: в углу стояло два рулона колючей проволоки, прижатые вагонным тормозом Матросова, тут же стояло двадцать рессор автомобиля марки «студебекер», два тюка хлопка, три мешка конского волоса, связка фанерита, ящик каких-то увеличительных стекол и прочее. Но самой большой незаприходованной примечательностью был электронный микроскоп стоимостью где-то около миллиона рублей.
– А на шо оця чертивня нужна нам? – иной раз спрашивал Каменюка.
– Сгодится,- отвечал Шаров.
И в процессе обмена эти редкостные вещи выполняли свою, хотя и подсобную, но очень важную роль.
– Так вот,- говорил Шаров,- вы нам кнура даете, а мы вам два рулона колючей проволоки и бочку нитроглицерина.
– Зачем нам колючая проволока? – удивлялся представитель колхозного строительства.
– Как же в хозяйстве можно обойтись без колючей проволоки?
Представительное лицо задумывалось.
– Сколько стоит эта проволока по прейскуранту?
– Да что мы считаться будем! Даром отдаю.
– То есть как – даром? А кнур?
– За кнура мы заплатим по себестоимости, а колючую проволоку просто так отдадим. Она у нас без дела ржавеет.
Представительное лицо сдобривалось, и как только это случалось, следовала, как бы между прочим, новая просьба:
– Там у вас я видел новые скаты на складе, пару штучек не подбросите?
– Скаты нельзя.
– Мы вам за них отдадим новенький тормоз Матросова.
– А он нам ни к чему.
– Ну, два тюка хлопка и электронный микроскоп в придачу.
– Электронный микроскоп? – поражался представитель.
– У вас же есть лаборатория? – настаивал Шаров.- Отдам, почти новый. Бесплатно отдам.
– А сколько он стоит?
– Называть сумму страшно.
– И все же?
– Около миллиона. Там одних запчастей тысяч на сто.
– А ну, глянем.
И оба хозяйственника отправлялись на склад. Усаживались прямо на мешки с шерстью, хлопком и конским волосом. За трапезой окончательно договаривались, и через несколько часов в школу будущего везли кнура и скаты.
А через два часа Шаров уже звонил по телефону:
– Петя, я достал тебе новенькие скаты. Приезжай и не забудь прихватить с собой шесть ящиков метлахской плитки и семьдесят штук шифера.
И снова в Новый Свет мчались машины, прибавляя количество незаприходованностей, отчего, надо сказать, справедливость не страдала. На службе законности стояла бухгалтерия, которая проводила бесконечные инвентаризации, от которых балдели окружающие, потому что считать и пересчитывать, ставить номера новой незаприходованной краской и новыми незаприходованными кисточками было утомительно. Зато счета и накладные, бумаги и инвентарные книги – все было в ажуре, всякая лишняя вещь возводилась тут же в ранг незаприходованной, а всякая пришедшая в негодность списывалась и под наблюдением специальных комиссий сжигалась.
И не доведи господь, чтобы кто-нибудь без спросу присвоил или стянул чего-нибудь у Шарова! Правда, другой раз, увлекшись выгодными сделками, Шаров в такие тупики попадал, что просто не знал, как из них выпутаться. Однажды три машины с лесом ему за так, в счет взаимных обменов досталось. Ну куда их? Куда эти три машины незаприходованного леса? В школу? За штаны возьмут, если ОБХСС или КРУ приедет! Не снова же в лес, в Сибирь отсылать! Приходилось в таких случаях рисковать: завозить не к себе, а к брату Жорке, или к Зинке, сестре, или к другой сестре, Клавке, или к свояченице, а родственников у Шарова было тьма: двенадцать братьев и сестер родных, да около сорока двоюродных, а троюродным счета не было – и всем дай! И все знают, что у Шарова всегда полно всего лишнего – вот и приходилось раздавать! Родственные, чувства Шарова – один из главных мотивов его стихийной и организованной энергии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142