– Это ты здорово сказал, – поддержал Славу Александр Иванович. – Именно на самих себя.
– Здорово, хлопцы, – это Шаров вошел. – Я уже знаю про все. Молодцы, что пришли проведать нас. Товарищи, нельзя терять ни минуты, на станцию прибыл вагон с лесом – надо разгрузить – каждая минута простоя – большие деньги…
– Возьмите и нас работать,- сказал Слава, расправляя плечи.
– Тебя можно, а вот этот светлячок пусть на территории поиграет.
– Нет, и я пойду работать, – упрямо ответил Коля Почечкин.
– Ну иди, раз ты такой настойчивый, – ответил Шаров.
Нет ничего более прекрасного в педагогической работе, нежели совместный труд с детьми, общение в процессе труда. Какими же внимательными были эти дети, эта прекрасная троица, спустившаяся к нам с высот школьного чердака! Какая энергия! Какая чистота духа!
– Не устали? – спросил Рябов у ребят во время обеденного перерыва.
– Что вы? – ответил Слава. – Я, например, когда делал гробы, так еще не так работал…
– Чего-чего делал? – спросил Волков.
– А у меня крестный гробовщик, он не только гробы, он и граверные работы делает, я тоже умею тюльпаны отбивать на мраморе – это работенка будь здоров, но гробы лучше делать, там доска, стружка, пахнет хорошо.
– Да, пару гробочков не мешало бы сколотить на всякий случай, – сказал Сашко, делая предельно серьезное лицо.
– Это запросто, – сказал Слава. – Я могу с дядей Андреем поговорить. Только размеры нужны…
– Какой у тебя рост, Василий Денисович? – спросил ехидный Сашко у Рябова.
– Ты свой лучше замерь рост, – огрызнулся Рябов.
– Теперь я знаю, что надо делать. Вот если не получится ничего с нашей школой будущего, так пойдем к Андрею гробы делать.
– Это бесполезно, – сказал Слава. – Попасть к нему даже в ученики почти невозможно: работа жуть какая калымная.
– А калым – это что? – спросил Коля.
– Это навар, – ответил Толя Семечкин. – Я дома с дядей Сашей ковры делал по трафарету. Так намахаешься рукой за день, что на следующее утро поднять руку невозможно.
– Владимир Петрович, оказывается, среди нас есть настоящие художники, – снова Александр Иванович сказал. – Ты, Толя, хочешь быть художником?
– Нет, я хочу шофером стать. В дальние рейсы хочу ездить. Пятнадцать суток в пути, а пятнадцать дома…
– Значит, о пятнадцати сутках мечтаешь?
– Да нет же, я про другое, – рассмеялся Толя, краснея. – Я терпеть не могу тех, кто пьет или хулиганит.
– А кто их может терпеть? – сказал Слава. – Еще я воров не выношу. Особенно тех, кто у товарищей крадет.
Я слушал ребят. Поразительное явление человеческая натура. Каждый стремится на людях быть лучше и красивее. В личных делах у Славы и Толи значились приводы в связи с воровством, хулиганством, употреблением спиртных напитков и даже наркотиков. И я решился на отчаянный шаг:
– А я, ребята, если признаться, в детстве и воровал, и бродяжничал, и хулиганил. А вы этим не занимались – и это прекрасно!
– Та занимались, – тяжело вздохнул Слава. Всем потихоньку занимались, – сказал Толя.
Педагоги насторожились. Опасную игру я затеял: куда же она выведет меня?
– Честно говоря, – сказал Слава, – я затем и пришел в интернат, чтобы по-другому жить.
– Как это по-другому? – спросил я.
– Не красть. Это главное для меня. А вот для Толика главное… Да пусть он сам скажет…
– А я курю… не просто курю, не табак, а совсем другое…
Растерянными глазами глядел на своих друзей Коля Почечкин: сроду такого не было, чтобы его друзья вот так о самых тяжких своих грехах рассказывали, вот так раскалывались, тогда, когда их никто и за язык-то не тянул…
– А зараз тебе хочеться покурить? – спросил Александр Иванович.
– Сейчас нет.
– А знаешь почему?
– Почему?
– Да потому, что сейчас нам всем очень хорошо…
– Ребята, ребята, Эльба пришла, – вдруг что есть мочи заорал Коля, увидев собаку.
Как же хорошо и чисто нам всем было в тот день! А совсем поздно, когда мы уложили ребят спать, у нас между педагогами состоялся разговор.
– Итак, лед тронулся, господа присяжные,- сказал я. – Я могу вас всех поздравить с первой нашей педагогической удачей. Завтра мы – я, Валентин Антонович, Валерий Ко-нонович и Александр Иванович – с этой нашей прекрасной троицей едем за ребятами. Привозим десятка два ребят и начинаем готовиться к приему по-настоящему.
– О какой удаче можно сейчас говорить, если не было еще педагогического процесса, – сказала Марья Даниловна Лужина.
– А что было? – спросил я.
– Был всего лишь совместный труд.
– Вот этот совместный труд и есть самое настоящее воспитание. Это и есть педагогический процесс. Все остальное от лукавого.
– Как от лукавого? А организация коллектива?
– А разве мы с детьми не были единым коллективом?
– Я согласен с Марьей Даниловной, – сказал Рябов. – Это так, забава, вот приедут триста гавриков и так понесут все… А потом я не согласен, что надо с детьми вместе работать. И еще мне кажется, Владимир Петрович поступил… вы уж наберитесь мужества и признайтесь – вы поступили непедагогично. Если вы уж в детстве воровали и хулиганили, то держите эту правду при себе…
– А вы никогда не воровали, не хулиганили? – спросил Смола.
– Нет, никогда.
– А сейчас?
– Что за дурацкие вопросы?
– А кто за сеном по ночам на конюшню ходит?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142