Видно, наш Петров тоже притомился. ()н снял гармонь и поставил на пол. Его сменил парнишка-гармонист, но после Петрова игра гармониста показалась всем такой тусклой и беспомощной, что народ вдруг заскучал. Так случается, когда из ярко освещенного зала вдруг попадаешь в полутемный коридор.
Наши встретили меня недружелюбно.
Матюшин даже не взглянул на меня, а Полтавцев покосился и насмешливо сказал:
- Всегда так: спелая груша свинье достается.
Я смолчал, но про себя решил задать капитану перцу. Еще посмотрим, кому достанется груша и кто настоящая свинья.
После танцев Полтавцев сумел так точно все рассчитать, что, выходя из клуба, мы в дверях столкнулись с удивительной красавицей и ее двумя подружками. Капитан направился к ним с уверенностью человека, избалованного женщинами, и по-военному взял под козырек.
— Позвольте представиться,— сказал он таким тоном, словно не спрашивал разрешения, а приказывал.
— Представьтесь, если вам очень хочется,— ответила женщина и оглянулась на своих спутниц.
- Капитан Полтавцев, командир бронепоезда. А это мои подчиненные...
— А разве у ваших подчиненных нет фамилий? Или они у вас немые?
— Немые? — Полтавцев поднял брови.— Да бог с вами! У них языки ого-го!.. Если понадобится, можно через вашу реку как мост перекинуть...— И, довольный своей шуткой, громко рассмеялся.
— Меня зовут Ирина Дроздова, а это Нина Гаврилова, а это Наташа Маркова,— несколько недовольным тоном ответила красавица и пошла вперед.
— Вот, к примеру, Пересыпкин,— продолжал Полтавцев, пускаясь за ней в погоню,— тот, что танцевал с вами. Он самый смешной человек не только на бронепоезде, но на всем белом свете...
— Что же в нем такого смешного? — спросила Дроздова и неожиданно остановилась. Капитан, идущий следом, чуть не налетел на нее.
— Да всем! Хотя бы тем...— Он вдруг почувствовал, что его занесло, и добавил: — Хотя бы своими шуточками. Вы б послушали его словечки и истории. Пересыпкин у нас шутник...
— Это признак ума, которого многим не хватает,— обрезала Дроздова.
Капитан сперва опешил, потом надулся как индюк и долго не мог проронить ни слова.
Женщины, изредка обмениваясь словами, шли по присыпанной свежим снегом тропе и время от времени громко смеялись. Мы шагали за ними следом и молчали, как немые.
У развилки дорог, откуда нам нужно было свернуть направо, капитан прибавил шагу, нагнал Дроздову и взял ее под руку:
— Позвольте проводить вас до дома?
— Пожалуйста, не беспокойтесь,— сказала Дроздова, освобождаясь от его руки.— Я хочу, чтобы меня проводил вон тот,— и она указала на меня.
Мы группой стояли неподалеку.
— Который? — строго переспросил капитан и недовольно уставился на нас.
— Шутник. Я люблю веселых людей.
— Стало быть, вы думаете, что я...— обиженным голосом начал Полтавцев...
— Ужасно серьезный и очень строгий человек.
— Спасибо,— сказал капитан и вроде бы шутя поклонился.
— Товарищ Пересыпкин, вы не могли бы проводить меня до дома?
— Почему же нет,— обрадовался я,— с большим удовольствием! — И взглянул на капитана.
— Проводи! — важно разрешил капитан и, чтобы еще раз продемонстрировать свою власть, добавил: — Даю два часа. Если вовремя не вернешься, шкуру спущу. Понял?
За меня ответила Дроздова:
— Капитан, шкура у животных, а у Пересыпкина кожа...
— Кожа у него или шкура, узнает, когда опоздает! — И обиженный капитан, не оглядываясь, зашагал но дороге к бронепоезду.
А я с тремя женщинами свернул налево. Мы пошли вниз по тропинке к реке. Сначала все молчали.
— Пересыпкин, как вас зовут? — услышал я голос идущей впереди Дроздовой.
— Геннадий Николаевич, из деревни Сасово, Рязанской области, сорока трех лет, вдовый, имею детей, образование среднее, бывший железнодорожник, да и сейчас путеец,— отчеканил я, и словно язык у меня развязался — пошел и пошел!.. Что только знал смешное, все выложил. Разумеется, и истории моего папаши не забыл, в особенности про то, как мы нашу хромую корову к соседскому бугаю водили.
Женщины поначалу пытались сдержаться, только иногда прыскали в кулачок, но постепенно разошлись и давай хохотать и заливаться, да так, что раза два мы чуть не покатились вниз с обрыва.
До деревни, где жила Ирина Дроздова, дошли довольно скоро и остановились у красивого большого дома. Просторный деревянный дом был окружен аккуратным штакетником с украшенными резьбой воротами.
— Я бы пригласила вас в дом, но боюсь, как бы капитан и в самом деле не спустил с вас шкуру. Он, видно, шутить не любит... И сколько амбиции...
— Да что вы, он замечательный командир и чудесный человек,— возразил я.
— В таком случае, если хотите, я угощу вас чаем,— сказала Дроздова и протянула мне руку. Рука у нее была теплая, тяжеловатая, широкой кости.
Мне очень хотелось зайти, но я пересилил себя и отказался. Для начала и этого было достаточно.
К бронепоезду я летел как на крыльях. Сердце радостно билось. Я весь был охвачен каким-то неопределенным волнением. Хотелось петь.
На бронепоезде, кроме часовых, все уже спали. Один только Матюшин вышагивал вдоль платформы.
— Пришел? — Он взглянул на часы. Похоже, капитан приказал ему дожидаться меня.
— Как видишь,— ответил я.
— Вижу, что ты поперед батьки в пекло норовишь...
— В такое пекло я хоть кого обгоню! — ответил я и, не попрощавшись, поднялся в вагон.
На следующее утро Полтавцев встретил меня как ни в чем не бывало. Одним достоинством капитан обладал несомненно: не знаю, то ли он был не злопамятлив, то ли умел скрывать свои чувства, во всяком случае, никогда не проявлял неудовольствия и ничем не напоминал о минувшей обиде.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114