Посуда на столе подскакивала и дребезжала.
— А шубы, им сшитые, за границу посылают, ясно?
— Известный во всей нашей области человек; секретарь райкома, когда к нам приезжает, первым делом к нему идет. Такого еще не было, чтобы он приехал и в жирасовский цех не заглянул.
— Он у нас авторитетом большим пользуется.
— Он и сейчас отличился. Для фронта сшили в два раза больше сапог и полушубков, чем было спланировано. Во как! — говорил одноглазый, протягивая мне стакан.— Пей, это не каждый день бывает.
Я слушал их, и мне было приятно, что у Жирасова такой хороший отец.
Эта беседа отвлекла меня. Когда я оглянулся, Лизы уже не было.
Я, прямо скажем, чувствовал себя совсем уже неважно, когда рядом появились Жирасовы, старший и младший. Сами они были пьяны, но обо мне проявляли трогательную заботу...
Втроем мы двинулись в соседнюю комнату, причем скорее я их поддерживал, чем они меня. Оба раскачивались, как корабли в бурю.
Когда мы ввалились в спальню, Лиза уже лежала в кровати. Из-под цветастого одеяла выглядывала ее голова, повязанная на ночь косынкой.
Широкая двуспальная кровать стояла у стены. Постелена она была на троих: три пышные подушки, три пестрых одеяла.
Я огляделся по сторонам. Другой кровати в комнате не было. На полу были расстелены шубы, матрасы, старенькие одеяла, а на них лежали подушки. Видимо, большинству гостей предстояло провести ночь на полу.
— А ты ляжешь здесь, со мной! — объявил Жирасов. Вдруг он неожиданно толкнул меня в грудь, опрокинул на кровать и начал стаскивать с меня сапоги. Но, потеряв равновесие, тут же повалился на меня. Я с трудом уложил его поближе к невесте. Едва коснувшись головой подушки, жених так захрапел, словно шею его сдавливала петля.
Я снял гимнастерку и в своих новеньких галифе лег с краю.
— Усни тут попробуй! — сердито вздохнула Лиза, покосившись на храпящего жениха, накрылась получше и повернулась к стене.
В комнате появились жирасовские зятья, дядья и прочая родня — стали раздеваться, громко переговариваясь. После долгих споров и перемещений в конце концов все улеглись по своим местам и затихли. Через минуту комнату огласил самый разнообразный храп.
Керосиновая лампа, висевшая на стене, словно только и ждала, когда все улягутся, зачадила, слабо вспыхнула и погасла совсем.
Но было светло, потому что в окна смотрела полная луна, щедро заполнявшая комнату серебристым светом.
Из-за стены еще долго доносились пьяные голоса, но в конце концов сон сморил даже самых неуемных.
...Только я задремал, как слышу — кто-то шепчет мне в самое ухо:
— Давай передвинем его к стене...
Открываю глаза: Лиза. В ночной рубашке она склонилась ко мне так низко, что касается меня своей пышной грудью, обтянутой белой сорочкой.
— Кого передвинем?..-— испуганным шепотом спросил я, потому что спросонья не понял, чего она хочет.
— Да этого...
— Куда передвинем? — опять ничего не понял я.
— Ты тоже хорош! — рассердилась Лиза.— Куда-куда! К стене. Давай помоги, ну!..
— Нет, нет, пусть лежит. Зачем его трогать...
— Ну и рохля же ты! — вспылила Лиза и, взяв Жирасова под мышки, сдвинула его к стене. Потом схватила его за ноги и таким же манером передвинула еще дальше. Жирасов шумно вздохнул, но продолжал крепко спать.
Лиза легла между мной и Жирасовым и как можно ближе придвинулась ко мне.
— Если тебе холодно, иди под мое одеяло,— прошептала она. Наверное, заметила, что меня трясло как в лихорадке.
— Нет, мне не холодно,— поспешно отозвался я,— совсем не холодно.
— Ну и дурак же ты! И тебя еще за храбрость хвалят! — Рассерженная Лиза резко повернулась на другой бок.
Сон с меня как рукой сняло.
Я лежал не смыкая глаз и смотрел в окно. Луны я не видел, но от лунного света в комнате было светло.
В нашей небольшой комнате раздавался разноголосый храп. Отец Жирасова во сне выкрикивал какие-то слова, видимо, давал распоряжения скорнякам или шорникам руководимой им артели.
Лиза чувствовала, что я не сплю, и снова повернулась ко мне.
— Ты не спишь? — шепотом спросила она и тут же добавила: — Не капитан, а птенец желторотый...
Я притворился спящим.
— Нет уж, ты так легко от меня не отделаешься,— проговорила она, змеей вползая под мое одеяло и прижимаясь ко мне.
У меня так дух и захватило... Не знаю, сколько мгновений прошло, но вдруг я с такой силой рванулся, как будто меня уложили на раскаленные уголья. Сунул ноги в валенки, накинул тулуп, висевший тут же на стене, и затрусил к дверям...
— Ты куда, дурак, закоченеешь на морозе! — Лиза села на кровать.
Я с трудом добрался до двери. Приходилось переступать через многочисленных жирасовских родственников, которые, раскинувшись на полу, дружно храпели.
Через вторую комнату пробираться оказалось еще сложнее. Там было еще больше народу и почти совсем темно.
Наконец выбравшись на свежий воздух, я ощутил невероятное облегчение — как узник, выпущенный из тюрьмы.
Однако не прошло и минуты, как мороз прохватил меня до костей. Я влетел в сени, кое-как добрался до кровати и тихонько прилег с краю.
«Теперь-то она оставит меня в покое»,— внушал я себе.
Лиза лежала не шевелясь, не произнося ни слова. Но я знал, что она не спит.
Прошло немного времени, и ее рука, нырнув ко мне под одеяло, крепко сжала мое запястье.
Я не двигался. А сердце готово было выскочить из груди. Разум мой затуманился, и всего меня охватило неодолимое волнение...
Рядом лежала красивая, полная страсти женщина и предлагала себя...
А рядом спал мой фронтовой товарищ, с которым меня навечно сдружила смертельная опасность. Разве мог я плюнуть ему в душу?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114