Он должен предстать перед высоким чиновником следственного суда рядом с обвиняемым, который продолжает опровергать очевидные факты, и будет вынужден пассивно ассистировать этому допросу. В течение бессонной ночи Риго понял, что эта игра втянула его без остатка, и первое для него уголовное дело овладело всеми его мыслями. К утру во вторник адвокат был в Медоне. Он вдыхал атмосферу улицы дес Розес, обследовал окрестности виллы, на дверях которой еще видны были печати, измерял шагами расстояния, записывал фамилии, выведенные на табличках под кнопками звонков. Все это, однако, не способствовало разгадыванию загадки номер один: почему Ибрагим Слиман отказывался ответить, что он делал на улице дес Розес? Слиман с ноября приходил сюда регулярно. Зачем? Естественное допущение — он приходил сюда встречаться с женщиной, фамилию которой не хочет назвать.
Найдя в записной книжке адрес Жинетт Гобер, адвокат постучал в двери ее квартиры в забавном маленьком домике, который скорее подходил Монжерону, чем западному предместью Парижа.
Уборщица Монгарнье соответствовала описанию, сделанному Перно. Риго застал ее за уборкой дома. Под халатом у нее не было белья, если она его вообще носила. Сейчас, во всяком случае, Гобер
была без бюстгалтера, что придавало ее силуэту несколько тяжеловесную прелесть, притягательную и чувственную, тем более, что и она, вероятно, была весьма чувствительна к мужской красоте.
Первое впечатление оказалось в пользу молодого адвоката. Улыбка, с которой она его впустила в дом, прочитав визитную карточку, была достаточно недвусмысленна. Риго вошел в маленький, скромно обставленный салон, центром которого был телевизор. За узким окном, полуприкрытым занавесками, виднелся печальный, облысевший садик.
В квартире было очень жарко. Риго расстегнул плащ и снял шарф.
— Вы шли именно ко мне, адвокат? — улыбнулась молодая женщина.— Это не ошибка?
— Нет,— ответил на улыбку Риго.— Я защищаю известного вам марокканца.
— Как? — вскрикнула Гобер.— Убийцу моего бедного хозяина и госпожи Констанции! Разве можно таких людей защищать?
— Конечно, госпожа Гобер, это основы нашей цивилизации, фундамент закона. Слиман завтра будет допрошен судебным следователем, но, признаюсь, я все еще знаю очень мало обо всей этой истории и хотел бы, чтобы вы рассказали о жертвах преступления.
— Вряд ли я смогу добавить что-либо к тому, что я сообщила комиссару.
— Это будет зависеть, пожалуй, от вопросов, которые я хотел бы вам задать. Вы позволите?
Эти слова сопровождались улыбкой, которая заставила Гобер покраснеть.
— Вы разденьтесь,— сказала она слегка охрипшим голосом.— В квартире очень жарко.
Она скрылась на минуту с плащом и шарфом гостя, затем вернулась и села на ручку кресла. На мгновение халат распахнулся, открыв линию голой ноги. Риго понял теперь, что означало для такого старика, каким был Дезире Монгарнье, это постоянное искушение. В поведении молодой женщины не было и следа испуга или волнения.
— Очевидно, трагедия четвертого января была для вас тяжелым ударом,— начал осторожно Риго, слегка покашливая.— Вы не только перенесли потрясение, но еще и потеряли хорошее место.
— Да,— согласилась Гобер.— Это был для меня ощутимый удар. И дело не в месте, я могу в конце концов обойтись и без него — мой муж хорошо зарабатывает. Я работаю потому, что у нас нет детей. Мы можем отложить на отпуск и жить в этом домике, а не в кооперативном жилом блоке. У Ежи (это мой муж) есть хобби, которое захватывает его без остатка: он любит мастерить. Для этого у него должен быть верстак, материалы, инструменты и, к тому же, немного места. Именно поэтому я и работаю. Это позволяет нам иметь эту небольшую роскошь.
— Но пока вы еще не нашли нового места?
— Если бы я захотела, то у меня было бы их десять. Приходили даже ко мне домой. Но я просила дать мне время подумать. Господин Джеймс намекнул, что мог бы опять взять меня уборщицей. Мне это больше подходит, чем идти к людям, которых я не знаю. Даже если для этого нужно было ездить к нему в Париж...
— Понимаю,— сказал Риго с улыбкой.— Вы чувствуете большую симпатию к господину Джеймсу?
— Я этого и не скрываю,— искренне сказала Гобер.— Господин Джеймс такой прекрасный человек...
— А его жена?
— Не знаю. Я видела ее всего два раза. Говорят, она немного не того. Она иностранка, верно? Но она же не занимается домом. И не была к этому приучена. Богачка...
— Понимаю. Скажите мне, госпожа Гобер...
— Можете называть меня Жинетт,— сказала она, смеясь.
— Хорошо, пусть будет так,— согласился Риго.— Жинетт, скажите мне, господин Монгарнье поддерживал с кем-нибудь в этом районе дружеские отношения?
— В этом районе? Нет. Вы знаете, люди здесь ведут себя очень сдержанно. Единственные знакомые хозяина — это приятели его возраста, оставшиеся с тех времен, когда они еще вели дела. Их было всего четверо или пятеро, не больше.
— Следовательно, тут никто не мог знать, что в доме хранится солидная сумма денег? И вы ни с кем об этом не' говорили?
— Ни единого слова, клянусь! Даже Ежи. Не потому, что хотела от него что-то скрыть, просто не приходило мне в голову об этом рассказывать. Я была довольна, что господин Дезире мне об этом сказал. Это свидетельствовало о его доверии ко мне. Но, между нами говоря, меня не интересовали его деньги.
— А госпожа Констанция?
— Никогда. Даю голову на отсечение. Слова Жинетт Гобер звучали искренне.
— Вы никогда не видели этого Ибрагима Слимана?
— Никогда. Видела только фотографию в газетах. Его фамилия также мне ничего не говорит.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42