- У нашего московского гостя были здесь контакты с
русской редакцией Би-би-си, - простодушно вставили вы, приходя мне на выручку.

- А, понятно, - заметил профессор с тонкой
усмешкой. - И все же интересно, найдется ли в нынешней России хоть один
еврей, способный разделить точку зрения Штейнберга?

Что касается Би-би-си, там таких не было. Меня,
впрочем, приняли очень мило, перезнакомили с сотрудниками, расспрашивали о
Москве, пригласили в буфет на ланч. Я предложил тему для разговора на радио,
ее одобрили. Мне хотелось рассказать о последней книжке Ани Вербиной, талантливого литературоведа и
философа. Она отдала много сил демократическим преобразованиям в России,
а теперь была одной из немногих, кто искренне пытался осмыслить и, главное, очеловечить этот
потерявший управляемость процесс. Оказалось, мои собеседники наслышаны об
Ане и неплохо к ней относятся (к ней и невозможно было относиться плохo).
Из-за стеклянной перегородки студии таращил на нас глаза некий важный господин,
с которым меня обещали непременно познакомить в следующий раз - для успеха нашего
дела.
Через несколько дней,
как договаривались, я позвонил в редакцию из Оксфорда, чтобы уточнить врем
записи. Голос знакомой сотрудницы на другом конце провода обдал меня холодом. Она
поинтересовалась, как я поступил с рукописью некоего Васина, которую мне с
полгода назад передали в Москве для моего альманаха. Я едва вспомнил рукопись:
это была бессодержательная статейка с многозначительными претензиями... Так
я и сказал своей собеседнице. Она сухо попросила меня перезвонить через
два дня и повесила трубку.
Через два
дня сотрудницы не оказалось на месте. Я потратил в автоматах не один десяток фунтов,
пока наконец другая сотрудница не объяснила мне, что Васин - совсем не Васин,
а тот важный господин, что сидел за стеклянной перегородкой, известный русский
публицист (она назвала незнакомую мне фамилию), лет десять назад покинувший отечество и
теперь желающий, чтобы о нем знали не только на Западе, но и в России. Она
внушительно добавила, что мои легкомысленные суждения о творчестве не-Васина не
могли, конечно, запятнать его репутацию, но сильно подмочили мою собственную. Однако,
поскольку русская редакция заранее связала себя обещанием, а к тому же с
уважением относится к Ане Вербиной и ценит ее труды, мне дозволялось прибыть
для записи. Все остальное зависело только от меня.

Последняя фраза, сказанная с особым ударением, возбудила во
мне нехорошие предчувствия. Но отказываться было поздно.

Я сумел немало сказать магнитофонной ленте
в отведенные мне полчаса. И о том, что обнищавший и отчаявшийся народ может превратиться в
стадо невменяемых существ. И о чреватой бедами развязности новых хозяев жизни.
И о существующей на Западе аберрации, когда кажется, что наши партии -
это действительно партии, а лидеры - это лидеры. Но самое главное, конечно,
- я цитировал. Уже после выхода Аниной книги случилось именно то, чего
она больше всего боялась. Вожди демократии полюбили власть и деньги и отвернулись от
народа. Воинствующая часть интеллигенции так увлеклась борьбой за новое
светлое будущее, что сама не заметила, как взяла на вооружение принцип
своих мучителей: цель оправдывает средства. Пропасть, разделяющая политику
и мораль, стала еще глубже. Духовные лидеры нации утратили авторитет и
доверие. Несчастный взбудораженный народ остался без царя в голове, а то,
что вытворяет с ним преступная верхушка, напоминает сцены из Оруэлла с
измененными знаками - этакий Оруэлл наоборот...

Не-Васин за стеклянной перегородкой теперь
уже не таращил на меня глаза - он демонстративно отвернулся.

- Все это интересно, - вежливо заметила, когда
я умолк, работавшая со мной золотушная девушка из Одессы, приехавшая в
Англию по стипендии от Сороса, да так и застрявшая тут на Би-би-си. - Но
как ваши рассуждения связаны с Англией?
Я
недоуменно пожал плечами. Речь шла о передаче на Россию. Мне важно было
хоть немного поднять дух моих соотечественников, убедить их, что все, что сейчас
на них обрушилось, - это наносное, временное, пена. Что в душе народа живы достоинство и
гуманность, роднящие нас со всем просвещенным миром, с Англией в том числе. Что,
пока будут среди нас такие люди, как Аня Вербина, - будет и Россия...

- Знаете что, - задумчиво заключила девушка.
- Приходите с этой темой как-нибудь еще раз. Когда станете немного более
британцем.
Мне уже не
суждено было стать британцем более, чем я был, - мой срок подходил к концу.


Прочитанная рукопись меня оживила. И мне захотелось на
нее ответить - разумеется, не называя имени моего оппонента и не ссылаясь на
его работу, которая к тому же не была опубликована. Да в подобных ссылках
и нужды не было: рукопись не содержала ни целостного мировоззрения, ни
новых сколько-нибудь оригинальных мыслей. Я должен был ответить, если хотите, на
вызов эпохи, на расхожий набор идей, снаружи кажущийся таким либеральным, но
внутри пропитанный ненавистью и презрением к людям.

Как раз в те дни на меня свалилось маленькое чудо.
Мой бывший однокурсник, отиравшийся в последние годы среди удачливых политиков и
коммерсантов, где-то раздобыл деньги и надумал выпускать свою газету. Набира
сотрудников, он нечаянно вспомнил обо мне (мы много лет не виделись), отыскал
мой телефон и пригласил меня к себе обозревателем. Работа в никому не известной новой
газете - это не то, о чем можно мечтать, но к тому времени у меня уже созрел
план статьи-ответа, и я чувствовал, что статья эта будет дл
меня только началом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62