) Разглядывая эти
туфли с чуть продавленными и едва успевшими отполироваться под пяткой стельками, почти
новые и даже вполне современного, как ни странно, фасона, я почему-то вспомнил
вас. Такая уж у меня, видать, судьба - всегда и везде теперь вас вспоминать. И
подумал, что туфли эти тетка надевала лет тридцать, наверное, назад, когда
ей было ровно столько, сколько вам сейчас...

Плотника, прибавившего мне два с лишком десятка лет,
постарался разубедить. А через полчаса, забежав за каким-то инструментом в
дом и с любопытством глянув на себя в зеркало, сам уже был ни в чем не
уверен. Напарник выглядел значительно моложе меня. Я был слишком изможден
непосильной работой и дурными мыслями - короче, exhausted. (Помните тот
мой перевод предостережения с мыльной обертки?)

- У меня внучка в Питере, технологический заканчивает! -
хвастал мой напарник. - А дочь в Германию уехала. Не могу, говорит, здесь
жить, и все тут! У нее муж, это... Из наших немцев был, из Казахстана. К
Новому году посылочку с продуктами прислала. Чего только нет! Ты в жись
такого не видывал.
- Видывал, -
сказал я.
- Да нет, у вас
в Москве не то. В Москве такого не найдешь...

- А я не в Москве. Я в Англии видел.

- В Англии? - изумленно уставился на меня напарник, отложив
кирпич. - Как ты туда попал, в Англию-то? В гости иль как?

- Научная командировка.

- А-а... Ученый человек, значит. Чего ж ты
здесь-то делаешь?
- Как
чего? Работаю. Дом отстраиваю.
-
Верно, верно. Этот дом, если за него как следует взяться... Он еще и внукам твоим
послужит, - пыхтел напарник, втискивая под бревно последний ряд кирпичей, и
вдруг замер на секунду и оглянулся на меня как-то странно, чуть ли не с
жалостью, но и с опаской: - А чего не остался? Не нужен, что ль?

- Где не остался? - не понял я.

- Да это я так, смеюсь. - Он засуетился, торопясь
просунуть между кирпичами и бревном лист рубероида. - Зайди-ка из-под дома,
подсоби!..
В тот вечер он
попросил меня расплатиться за сделанное. Продолжать работу на другое утро не
явился: соседи сказали, что запил. Я увидел его только через неделю, он
пришел поздно ночью (я был уже в постели) и попросил вина,
клятвенно обещая приступить завтра к работе. (Под вином подразумевалась, конечно,
водка, никакого другого вина здесь не признавали.) Я не поверил, но бутылку дал
(он настаивал на двух). После заявлялся еще раза три, воняя перегаром и
махоркой: требовал водки под будущую работу. Больше я не давал.
В последний раз, обидевшись, сказал, что цены нынче не те, что прежде, и
меньше чем за столько-то в день он работать не будет. Названная сумма была вшестеро
больше, чем я платил ему до этого. После каждой встречи с ним мне казалось, что
даже от рыжего кота Васьки, продолжавшего осаждать меня по утрам, несет махоркой...

Я так подробно говорю об этом плотнике, потому
что позднее он примет участие в одном событии, ставшем для меня поистине катастрофическим.


Но главное было уже сделано: дом стоял прямо, на
кирпичных столбах под каждым углом. Я мог начинать внутренний ремонт, а
в случае нужды сумел бы, набравшись теперь некоторого опыта в кирпичной кладке,
и фундамент завершить в одиночку. Разве что новоселье придется на неделю-другую отложить...

В те дни я поневоле продолжал размышлять о
доме и бездомности. Мои представления об идеальном жилище складывались не
в Солигаличе и сильно менялись с годами. Вначале был хмурый Петербург: холодна
гармония улиц и площадей, сады и парки с заемными декоративными причудами и
подлинным колдовством внутренней жизни. Именно там я научился понимать
и любить цвет в архитектуре: эти блеклые зеленые или розовые особнячки в
глубине дворов, в зарослях цветущей сирени... В Подмосковье мне бросалось в
глаза особое умение дачников создавать относительный комфорт из всякого
хлама, что оказывался под рукой, и возводить нечто хотя и беспорядочное, но
легкое и не слишком гнетущее. Надо ли говорить об Англии: у вас я не только жадно
впитывал прекрасные общие виды, но всматривался буквально в каждый камень и
каждый кустик, соблазняясь совсем новой для меня - как бы это точнее выразить:
фактурой? иерархией? - красоты. (Чтобы ее почувствовать, достаточно посмотреть несколько старинных гравюр
с видами Оксфорда.) Все это (не только из Англии, но вообще все лучшее,
что к тому времени запечатлелось в моей памяти) мне хотелось вдохнуть в солигаличский мир,
где из-за каждого угла глядела на меня российская покорность судьбе.

Но я уже не хотел все с ходу отвергать и ломать,
как в первый день. И обождал бы теперь, видимо, с навешиванием медного
кольца-молоточка на калитку (наперед ни от чего такого, впрочем, не отказываясь). Я
понимал, что все, с чем я столкнулся в Солигаличе, - тоже культура: вековой
мещанский уклад, содержащий в себе много просто необходимого для выживания в
таком месте и по-своему привлекательного. Я начал догадываться, что иной
солигаличский хлев или амбар, кое-как доживающий свой век, в дни своей
молодости не уступал по практичности и красоте вашим каменным barns
с дубовыми окованными толстым железом дверями. Мастера здесь попадались стоящие.
Но - хлипкий материал, суровый климат... Человеческое небрежение довершало дело.

Если попытаться обозначить равнодействующую моих
теперешних усилий, то это была не ломка, а скорее реконструкция, иной раз
даже реставрация. Я хорошо усвоил, как реставрируют в Англии: начиняя средневековые здани
всеми удобствами конца XX века, но не сдвигая при этом ни одной старой перегородки, не
ломая ни одной лестницы или двери.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62