- разрушении. Мы в России давно живем за этим пределом. Не станем тратить
время на выяснение, кто в этом виноват: никто, кроме нас самих, конечно.
Это мы сами сделались опасными для всех, а в первую голову для себя. Но
вот что я вам еще скажу. Мой народ напоминает мне безумно влюбленного застенчивого юношу.
У него отнимают намыленную веревку, ему дают успокаивающие капли, его,
наконец, связывают и запирают в чулане, где он, разумеется, будет биться об
стену, пока не разобьет либо эту стену, либо свою голову... И никому не приходит
на ум простое: вдохнуть в него побольше уверенности да рассказать о его
беде той рассеянной красавице, что, сама того, может, не подозревая, свела
его с ума: вдруг да полюбит, приглядевшись?..

Такое может прийти в голову только очень близким людям.
Самым близким.

Однажды поздно
вечером я возвращался на автобусе в Оксфорд. Это было после трудного дня в
Лондоне, когда я сначала безуспешно пытался вернуть в агентстве Аэрофлота переплаченные за
билет деньги, а затем на Би-би-си получил от золотушной одесситки совет
стать немного более британцем. В слабо освещенном салоне кто дремал,
откинув спинку кресла, кто шептался с соседом, а несколько молодых людей -
студенты, наверное - жевали сэндвичи и запивали их молоком. Атмосфера ночного
автобуса была настолько знакомой и близкой, словно я ездил этим рейсом всю
жизнь. Я почти автоматически поднял руку и щелкнул выключателем наверху
- мне на колени упал желтый лучик фонаря. Повернул пластмассовый шпенек
рядом с выключателем - в лицо ударила струя свежего воздуха. Потянулся к
спинке переднего кресла, нащупал резинку сетки для газет и всякой мелочи, чуть
оттянул ее и легонько щелкнул... С детства привычное развлечение. В сетке
лежали старая газета и пустая бутылка из-под пива. Автобус был - Икарус.
На таких автобусах я не раз ездил в гости к тетке. Если бы водительское место
не располагалось справа, вполне можно было бы решить, что ты в России. Именно
тогда я как-то холодно и отстраненно подумал: не все ли равно на самом-то деле,
куда ехать ночным Икарусом - из Лондона в Оксфорд или из Москвы в
Солигалич? И почему-то вспомнил писателя Кричевского. В том автобусе у
меня впервые мелькнула догадка, от чего он погиб: от унижения, которое
преследует нас повсюду. Бежишь от постоянного унижения из России и сталкиваешься с
еще худшим - на чужбине. Возвращаешься с новыми надеждами домой - и видишь, что
на такую жизнь у тебя после заграницы не осталось уже совсем никаких сил. Разруха,
одичание, обман и насилие, затравленные лица... Здесь жить невозможно, а
там - незачем.

-
Не приведи Бог узнать такое место, а потом навсегда его покинуть,- пробормотал я,
кажется, по-английски, наконец-то отпустив резинку багажной сетки.

- Что вы сказали? - участливо спросила молодая соседка,
повернув ко мне симпатичное круглое личико. Видимо, она заняла это место
на последней остановке. Еще недавно тут сидел пьяный дед в телогрейке и
бессвязно матерился, мешая думать.
На
этот раз я ехал то ли из Москвы в Оксфорд, то ли из Лондона в Солигалич. Но
ведь в Англии молодая женщина не начнет первая разговора с незнакомым мужчиной! И
там, кажется, не принято переспрашивать.
-
Вы в Солигалич? - спросил я ее на всякий случай.

- Нет, я до Чухломы. А вы?

- Не все ли равно, куда ехать, - раздраженно пошутил
я. - Нынче у нас везде одинаково плохо.
Она
растерянно задумалась. В полумраке ее близкое круглое лицо с вопросительно сдвинутыми бровями
показалось мне по-детски беззащитным. Oh, really? - вспомнилось мне...

- Я думаю, здесь тоже можно жить, - серьезно
промолвила она после минутного размышления.
Интонация требовала продолжения. Мне
стало даже весело: эта женщина как будто побывала со мной в Англии, так
легко она проникла в дурную бесконечность моих мыслей.

- Конечно, можно - тем, кто быстро сориентировался и
не терял времени даром, - желчно возразил я. - Остальным же, огромному большинству вроде
нас с вами, досталось разрушать свои души бесплодной завистью.

Я уже успел ее разглядеть: она была в скромном
плаще и сером тонком свитере, вся чистенькая и аккуратная. Добросовестная жена
какого-нибудь ветеринара или столяра возвращается из столицы с покупками дл
семьи.
- Зачем завидовать, кому?
- Она снова трогательно наморщила свой лобик. - У каждого своя судьба. Я
бы не хотела брать на себя чужие неприятности, мне хватает своих.

- Вы всегда жили в Чухломе? - жестоко спросил я.

- Ну, как вам сказать...

- А когда вы смотрите дома телевизор - желаю
вам, конечно, чтобы он был цветным, - вам не хочется стать Мадонной или,
на худой конец, Аллой Пугачевой? Не хочется пройтись в лучах юпитеров, легко
прошуршав золотистой юбкой и сверкнув настоящими бриллиантами, или победить в
конкурсе фотомоделей, или отдохнуть на Азорских островах, или забраться в
собственный мерседес и жевать, жевать, жевать бесчисленные Сникерсы, Баунти, Твиксы...

- А также Педигри пал6, - дополнила она
не без юмора.
- Тоже неплохо.
Так вам хочется всего этого - хотя бы для своих детей? Кстати, есть они
у вас?
- Двое. Дочке уже
девять, а сыну три годика.
-
Ну вот. Вам не кажется, что рожать детей в этой стране, при наших-то с вами
возможностях, - все равно что заведомо давать жизнь слепоглухонемым, безруким
и безногим, каким-то беспомощным обрубкам человеческого тела?

Молчание.
-
У дочки малокровие, - наконец тихо заговорила она, глядя на меня из темноты очень
внимательно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62