И лишь одно существо в стаде слепков не вызывало в нем презрения и раздра
жения. Ее звали Заика, хотя она почти не заикалась. У нее были большие свет
ло серые глаза, светло-русые вьющиеся волосы и тоненькая гибкая фигурка.
Она так же, как и другие ее сверстники и сверстницы, беспрекословно слуша
лась Лопо, но он никогда не кричал на нее. Когда он разговаривал с ней, а она
поднимала веки и ее длинные мохнатые ресницы становились похожи на щето
чки, он чувствовал, как им овладевает какое-то неясное томление, которому
он не знал названия и которое он не мог объяснить себе.
Однажды она споткнулась на бегу о высокий корень пашиубу и острые шипы п
оранили ей ногу. Он поднял ее на руки, прижал к себе и понес к покровительн
ице, чтобы та остановила Заике кровь и сделала перевязку.
Он нес ее, Заика тихо постанывала, и Лопо сам испытывал ее боль. Это было уд
ивительно. Ведь это не он, а она поранила себе ногу. Людей видно не было, и он
недоуменно спросил ее:
Ц Заика, а почему это Ц ты поранила ногу, а мне больно? Так же не бывает.
Она ничего не ответила, но ее маленькие ручки крепче сжали шею Лопо, и она
перестала стонать.
Покровительница нахмурилась, когда увидела их.
Ц Почему ты сердишься? Ц спросил Лопо. Ц Она же не виновата. Я сам видел,
как она упала.
Изабелла ничего не ответила. Да она и не могла ничего ответить, потому что
сама не понимала, почему при виде маленьких ручек Заики на шее Лопо сердц
е ее вдруг сжалось…
Но это было давно. Теперь же, когда Лопо было уже восемнадцать, а Заике шес
тнадцать, она примирилась с тем, что вынуждена была делить привязанность
юноши с девчонкой. Таков неизбежный и извечный ход вещей, и сопротивлять
ся бессмысленно.
И снова Изабелла поймала себя на том, что думает о Лопо так, как будто ниче
го не случилось, как будто доктор Салливан не сказал ей утром, что Лопоухн
й-первый намечен. На мгновение ее охватила безумная надежда: может быть, в
се это ей почудилось? Может быть, это был лишь тягостный сон, как когда-то с
ны о муравьях?
Но она знала, что это не сон. Она даже знала, почему доктор Салливан сказал
ей об этом с подчеркнутым безразличием. Он знал, что она испытывала к Лопо
чувство гораздо большей привязанности, чем к другим слепкам, вынянчанны
м ею. И он знал так же, как знала и она, что он не простил ей. Не простил отверг
нутых ухаживаний. Тонкогубый червь… Поэтому-то утром, хотя голос его зву
чал буднично и равнодушно, доктор Салливан не мог скрыть торжества:
Ц Да, знаете, а Лопо-то намечен. На полную… Говорят даже, что вы поедете за
клиентом.
Он старался не расплыться в торжествующе-злорадной улыбке, но это ему пл
охо удавалось, и его маленькие глазки так и лучились довольством человек
а, который смог принести дурную весть ближнему.
Она ничего не ответила. Если бы ее даже резали, она бы все равно ему ничего
не ответила.

Глава 9

Его память походила на испорченную патефонную пластинку. Снова и снова о
н сидел в вагоне моно, откинувшись на спинку кресла, и сквозь полуприкрыт
ые веки смотрел на проносившиеся мимо бесконечные ряды домиков. Каждый
раз, когда он ехал по монорельсу из университета домой в Хиллтоп или обра
тно в университет, вид десятков тысяч почти одинаковых домиков наполнял
его тоской. Людей было слишком много, и каждого в отдельности ожидала ано
нимность травинки, муравья, пчелы, человека. Да, ему повезло Ц он родился
в богатой семье. Но все равно анонимность подстерегала его, набрасывала
на него свои сети. Все было. Всего было много. И твое неповторимое «я», твои
потайные мысли, интимные переживания Ц все было тысячи и тысячи раз и ты
сячи и тысячи раз будет. Все суетно и страшно. И даже то, что владеет его воо
бражением, мелькает сейчас в головах у тысяч. Или уже мелькало. Или мелькн
ет.
И снова взгляд его падал на бесконечные ряды одинаковых кукольных домик
ов. И в каждом одинаковые кукольные люди. И все похожи. Все песчинки.
Потом, в рутине студенческой жизни, Оскар забывал об этих мыслях, и только
бесшумно разворачивающаяся панорама из окна моно снова приносила юнош
ескую печаль. Он пытался посмеиваться над собой. Вельтшмерц (мировая ско
рбь), говорил он себе, свойственна молодым людям. С возрастом она проходит
, и человек исправно совершает свой положенный ему на земле цикл: съедает
столько-то тонн, выпивает столько-то цистерн, просыпает столько-то лет и
благополучно умирает, чтобы освободить место другим, которые, в свою оче
редь, испытают вельтшмерц, вылечатся от юношеского недуга и начнут снова
ть по предназначенным им тропкам в человеческом муравейнике.
Нет, говорил Оскар себе каждый раз, когда садился в длинный обтекаемый ва
гон моно, это в последний раз, а то у него уже выработался условный рефлекс
. Но тащиться четыреста с лишним миль по шоссе было мучительно, а лететь бы
ло еще дольше.
Впрочем, мысли его текли на этот раз медленнее, чем обычно, потому что он н
е выспался накануне и сейчас то и дело задремывал на секундуЦ другую, чт
обы тут же снова приоткрыть глаза. С детства он не умел спать сидя.
Внезапно слегка вибрирующая тишина вагона взорвалась скрежетом и грох
отом. С чудовищно томящей медлительностью он начал клониться вперед, и п
упырышки на искусственной коже сиденья превратились в холмы и горы. И Ц
провал… И снова память стала прокручивать в замедленном повторе ленту п
роносившегося пейзажа, снова она разрывалась скрежетом и грохотом, и сно
ва с рвущей сердце медлительностью летел он вперед, со своего места.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55