- Вопросы? - я сделал вид, что вспоминаю, а сам думал, что немцы, видно, уже знают о событиях в поле. Я решил, что будет лучше, если я прикинусь искренним и сказал: - Вопросы были такие…
Моя откровенность подействовала. Капитан кивал мне, но Клюге хмурился и неодобрительно посматривал на своего начальника. Не успел я замолчать, как лейтенант опять вонзил в меня маленькие глазки.
- Кто задавал вопросы?
- Не знаю, - пожал я плечами. - Я вообще здесь пока никого не знаю…
- А можешь узнать, если мы тебе их покажем?
- Не знаю. Можно попробовать.
Клюге вышел в коридор, и я понял, что сейчас начнется самое главное. Они требуют от меня, чтобы я указал тех, кто с таким восторгом слушал мои слова о нашей Родине и Москве. Но, нет, я не буду доносчиком! Даже под пытками я не узнаю ни одного из поляков!
Первым ввели Зарембу.
- Он? - спросил Клюге.
Я взглянул на поляка, и наши взгляды встретились.
Мне показалось, что на бритом лице Зарембы промелькнуло не то презренье, не то жалость.
- Не знаю, - ответил я.
Вдруг Клюге ударил меня по лицу. Страшная боль чуть не заставила меня взвыть. Было такое ощущение, что челюсть у меня перекосилась, и я схватился за нее.
- Он?
Я сплюнул на ковер кровь и покачал головой. В черных глазах Зарембы засветилось восхищение. В тот же миг Клюге сильным движением ударил мне в переносицу, у меня завертелось перед глазами, и я рухнул на ковер.
Очнулся я оттого, что капитан выплеснул мне в лицо стакан холодной воды. Его пустой взгляд оживился, и он, ощерясь, спросил:
- Ну как узнаешь?
Я молчал. Тогда Клюге хотел ударить меня ногой.
- Господин капитан! - прикрыл я лицо локтем. - Он убьет меня еще до того, как я смогу вам что-нибудь сказать.
Гестаповец весело расхохотался.
- Ты прав, унтерменш! Сядь, Клюге! У тебя - никакого знания детской психологии! Почему именно ты стал отвечать на вопросы? - повернулся капитан ко мне.
- Потому что лучше других знаю немецкий язык.
- Язык врага? - отчеканивая каждое слово, повторил мои слова гестаповец. - Так, кажется, ты говорил?
- Говорил! - смело ответил я и, сделав наивные глаза, посмотрел на капитана. - Но ведь это же правда. Ведь вы с нами воюете?
Капитан даже хлопнул себя по ляжкам.
- Черт возьми, Клюге, этот маленький унтерменш мне определенно нравится!
В кабинет втолкнули Левку. Он сделал руки по швам и отрапортовал:
- По вашему вызову Лев Гомзин явился!
На Левкином лице было столько серьезности и подобострастия, что даже я не мог понять: дурачит гестаповцев Большое Ухо или докладывает всерьез. Капитан посмотрел на Левку с изумлением:
- Это еще что за оболтус?
Клюге нагнулся к его уху.
- А, - понимающе улыбнулся капитан и приказал: - Подойди сюда! Покажи руки!
Левка протянул плохо разгибающиеся ладони. Гестаповец даже брезгливо сморщился: до того они были грязные. (Большое Ухо рылся под амбаром!)
- Что ты делал сегодня в поле?
- Строил Великую Германию, - выпучив глазищи, гаркнул Левка.
- Что-о? - в изумлении протянул гестаповец.
- Мы только за этим сюда и ехали, - пустился в объяснения Большое Ухо. - Так нам говорил обер-лей-тенант, который стоял у нас на квартире. Честное слово! Вот хоть Ваську спросите!
- Вон оно что, - издевательски улыбнулся капитан. - А ну, покажи свою больную ногу…
- Что вас всех интересуют мои конечности? - пробурчал Левка, поднимая штанину.
- Смотри, как бы нас не заинтересовал твой язык! - вспылил багровея Клюге.
- Могу показать и язык, мне не жалко, - добродушно ответил Левка.
Нога у Левки все еще была припухшей, притом на ней красовалась настоящая повязка. Немцы переглянулись, Клюге с недоумением и плохо скрытой досадой пожал плечами.
Нам велели выйти вон.
В коридоре Левка подошел ко мне. В его огромных, черных глазах прыгали хорошо знакомые мне бесенята.
И вдруг бесенята исчезли, я увидел в Левкиных глазах сочувствие.
- Тебя что, били, Вася?
Я прислонил тыльную сторону ладони ко рту и увидел на ней красное пятно.
- Ерунда! - сплюнул я на ковер. - Чуть-чуть по роже съездил меня этот Клюге.
Но в дверях возник Клюге, громко прокричал:
- Кошедубофф!
Димка скрылся за дверью. Не знаю, долго мы сидели или нет, но вдруг услышали страшный крик.
Вам приходилось слышать, как стонет в зубном кабинете человек, которому дергают зуб? Сейчас так же стонал и кричал Димка.
Я бросился к двери, толкнул ее… Фашистский капитан был уже не тем добрым капитаном, который поощрял меня к откровенным высказываниям. Он держал Димку за руку и что есть силы выворачивал ее.
Димка со страшно перекосившимся лицом, присев от боли, твердил:
- Не имеете права! Не имеете права!
Я не выдержал, закричал:
- Что вы делаете?
Клюге подскочил ко мне, выпихнул из дверей и крикнул Камелькранцу:
- Уберите этих щенков!
Мы снова были в амбаре, в полнейшей тьме, которая стала еще мрачнее после яркого света комнат. Ночь казалась очень темной, моросил мелкий дождь. Иногда дверь в доме помещицы открывали, и тогда середина двора освещалась, мы видели поблескивавшую машину гестаповцев.
Где-то вверху возник шум. Он становился все сильнее. Вскоре уже ревели над нашими головами самолеты, потом раздались тупые удары бомб.
Мы увидели, как дверь открылась и гестаповцы выскочили к своей машине.
- Налет на Грюнберг, - услышали мы. - Пошел!
Гестаповец открыл дверцу автомобиля. Машина стала разворачиваться, но тут Клюге прокричал:
- Надо взять Сташинского! Эй, господин Франц, давайте сюда!
Во дворе вдруг посветлело, и мы увидели, как маленького поляка всунули на заднее сиденье. Машина стрелой выскочила из ворот, за ней устремились, тарахтя моторами, мотоциклы.
Поляки все еще стояли во дворе я смотрели куда-то на запад.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69