Поросята поднимали невероятный визг. И даже коровы поворачивали головы и ласково мычали.
Старый Отто немедленно подходил к девочке и начинал что-то толковать на своем непонятном языке. И, представьте, она понимала глухонемого! Что-то покажет на пальчиках, и довольный Отто отправляется выполнять ее желание.
Я заметил, что баронесса зовет ее уже «Анхен» и даже «либер Анхен», что на немецком языке означает «милая Анечка». Вот как - уже и «милая»!
Белку одели в новое голубое платье, так что нельзя было даже и подумать, что она такая же невольница, как мы. А еще через несколько дней девочка совсем ожила - на щеках ее уже горели розовые пятна и от голубенького платьица казалось, что васильки на лице расцвели еще краше.
Однажды вечером, когда мы вернулись с работы, Белка вышла на крыльцо с помоями для поросят. К ней сразу подбежал Отто, взял у нее ведро и понес. Она отправилась следом, легонько постукивая своими деревяшками по чисто выметенному двору. На обратном пути, поравнявшись с нами, Белка посмотрела на нас своими голубыми васильками.
- Ты что же, Белка? - криво усмехнулся Димка. - Совсем немкой сделалась?
- Ой, и не говорите! - отмахнулась она. - Надо же как-то выкручиваться. Ты что уставился? - вдруг крикнула Белка на меня и замахнулась ведром, но тут же ласково шепнула: - Я думаю, Молокоед уже составил маршрут?
- Какой маршрут? - недоуменно спросил я. Она изумленно расширила глаза:
- Вы что, вечно решили на немцев работать?
Выходит, и Белка думает о том, как бы удрать! И этот ее бодрый тон так на меня подействовал, что я готов был немедленно пуститься в бегство.
- Мы собираемся, - тихо сказал я.
- И долго будете собираться? Мне уже надоело тут до чертиков! Вам-то хорошо, а я вот попала в концлагерь… Недели три сидела… Ой, что там делается, ребята! - нахмурила она свои светленькие брови. - Не знаю как и выбралась. Люди просто мрут, как мухи, и никому до этого - никакого дела. Устроят перекличку: того нет, другого нет. Значит, мы уже знаем: отправились на тот свет. Я там стала худая, как щепка. Хорошо хоть меня эта ваша Фогель выменяла… на какую-то Луизу…
- Лиза! - почти враз вскрикнули мы все трое.
- А вы ее знаете?
Бедная Лиза! Так вот куда ты попала! Мне представилось смуглое, с острыми скулами лицо и то, как плакала девочка, тосковала по дому! Все, что случилось с Лизой, произошло только из-за нас. Ведь это мы просили ее включить злосчастный радиоприемник!
- Насчет наступления немцев ты слышала? - спросил Димка.
- Что?
- А вот то! Началось наступление, и нас по этому поводу кормили супом и кашей. Говорят, фашисты снова прут прямо на Москву.
- Не может быть! - вскричала Белка, и ее глаза стали огромными, как блюдце.
Нам не дали договорить. На крыльце появился Карл:
- Анхен, ты кормила кур?
- Вот еще привязался, черт паршивый! - проворчала Белка и крикнула Карлу: - Сейчас!
Она замахнулась на меня ведром и умчалась на кухню. Через минуту со всего двора летели к Белке куры и индюки, а она, улыбаясь, сыпала перед собой зерна кукурузы. Карл, надевший коричневую рубашку с засученными рукавами и коричневые короткие штаны, торчал тут же.
- Цып, цып, цып… Куда это вы так вырядились, Карл? - спрашивала Белка на ломаном немецком языке. - Между прочим, - тут же переходила она на русский, словно ни к кому не обращаясь, - у него приезжает с фронта брат. Цып, цып, цып… Сегодня он прислал огромную посылку… Так куда вы собрались, Карл?
- Я иду на собрание гитлерюгенда, - солидно ответил сынок баронессы.
- А что вы там делаете? - кокетливо взглянула на него Белка.
- Это - военная тайна.
- Подумайте! Наверно, очень важные дела…
- Да, очень важные, - сказал Карл и отправился прыгающей походкой со двора.
Белка проводила его прищуренным взглядом, усмехнулась:
- Штурмовик проклятый! Ну погоди же! Вот придут наши, они спустят с тебя коричневую шкуру…
Весь этот день мы жили под наблюдением старого Отто.
Камелькранц уехал куда-то. Добрый немец ласково обращался с нами, и мы старались вести себя так, чтобы не подводить Отто. Уже зашло солнце, а мы все еще были на воле, то есть не в амбаре.
- Идемте спать, - произнес Димка. - Все равно Молокоед ничего не придумает.
Что можно было сказать Дубленой Коже? Я очень много думал над тем, чтоб удрать. Но как? Вот в чем дело. Мы, правда, я и Левка, уже знаем немецкий и можем в случае чего разузнать о дороге, попросить поесть. Но одежда! Первый же встречный поймет, что имеет дело с беглыми, и отведет нас в полицию. Лиза спрятала где-то на чердаке старую одежду Карла, но как попасть на чердак, когда мы все еще под замком в амбаре? Надо обязательно добиться, чтобы Камелькранц перевел нас в польский барак…
Все это я выложил Левке и Димке, а в заключение пообещал:
- Поговорю с поляками, составлю маршрут и тогда…
- Маршрут, маршрут! - передразнил Левка. - Можно бежать и без твоего маршрута! Давай договаривайся с поляками, они, наверно, тоже побегут…
- Никуда поляки не побегут! - решительно ответил я. - Я говорил с Сигизмундом.
- Сигизмунд уже убежал, - грустно улыбнулся Димка.
Мне вспомнился взгляд, который бросил на меня старый поляк, выходя за ворота. Это был взгляд человека, идущего на смерть.
Ворота вдруг открылись, и во двор стали входить какие-то подобия людей. Меня охватил ужас, когда я разглядел поближе этих бедняков. Рваные до того, что нельзя понять, голые они или одетые, босиком, без шапок, с всклокоченными волосами и лихорадочно блестящими глазами, эти люди несли на себе жуткий отпечаток немецкого концлагеря. Единственно, о чем позаботились аккуратные немцы, - нарукавные значки. Желтые повязки говорили о том, что тут были чехи, югославы, бельгийцы и французы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69