Там были велосипедист, какой-то лесистый пейзаж, лопнувшая шина, случайная встреча, господин, приподнимающий соломенное канотье; пленка рябила белыми искрами и была мутной.Беатриса молчала. Глядя вдвоем на эту грубую схему любви, они вдруг почувствовали странную близость. Такие же движения означали когда-то для них обоих самое главное в жизни. Похоть и любовь проявляются одинаково; страсть не терпит подделки — не то, что чувство.Зажгли свет. Они сидели молча.— У меня во рту пересохло, — сказал Уормолд.— И у меня совсем слюны не осталось. А нельзя сразу пойти за кулисы и поговорить с Тересой?— После этого должен быть еще фильм, а потом снова выступят танцовщицы.— Меня, пожалуй, не хватит еще на один фильм, — сказала Беатриса.— Нас не пустят за кулисы, пока не кончится представление.— Но мы ведь можем подождать на улице? По крайней мере узнаем, ходят ли за нами шпики.Они вышли, как только начали показывать второй фильм. Кроме них, никто не поднялся с места, поэтому, если за ними и была слежка, шпик ждал их на улице; но среди сутенеров и шоферов такси не было никого чересчур подозрительного. Какой-то человек спал, прислонившись к фонарю; на шее у него висел сбившийся набок лотерейный номер. Уормолд вспомнил ночь, проведенную с доктором Гассельбахером. Ту ночь, когда он нашел новое применение «Шекспиру для детей» Лэма. Бедный Гассельбахер был тогда очень пьян. Уормолд вспомнил, как доктор, сгорбившись, сидел в вестибюле, когда он спустился из комнаты Готорна. Он спросил Беатрису:— Скажите, легко разгадать книжный шифр, если вы знаете книгу?— Специалисту не трудно, — сказала она. — Для этого нужно только терпение. — Она перешла улицу и поправила номер у продавца лотерейных билетов. Он не проснулся. — Неудобно читать наискось, — сказала она.Где у него был тогда Лэм — под мышкой, в кармане или в портфеле? И куда он положил книгу, когда помогал доктору Гассельбахеру подняться? Он ничего не помнил, и это были недостойные подозрения.— Какое странное совпадение! — сказала Беатриса. — Доктор Гассельбахер читает «Шекспира для детей» в том же самом издании.Можно было подумать, что в ее специальную подготовку входило чтение мыслей.— Вы видели книгу у него дома?— Да.— Но он бы ее спрятал, — заспорил Уормолд, — если бы это что-нибудь означало.— А может, он хотел вас предостеречь. Помните, ведь это он нас привел к себе. Он нам сказал о Рауле.— Он не мог знать, что нас встретит.— Откуда вам это известно?Ему хотелось возразить, что это какое-то безумие, что Рауль не существовал и Тереса не существовала, но он тут же представил себе, как она соберет вещи и уедет и все станет похоже на рассказ без развязки.— Публика начинает выходить, — сказала Беатриса.Они отыскали боковой вход в большую артистическую уборную. Коридор был освещен лампочкой без колпачка, которая явно горела слишком много дней и ночей. Они с трудом протиснулись мимо мусорных ящиков и негра со щеткой, подметавшего куски ваты, перепачканные пудрой, помадой и еще чем-то весьма сомнительным; в воздухе пахло леденцами. Может быть, тут в конце концов и не окажется никакой Тересы — он жалел, что выбрал такую популярную святую. Он толкнул дверь, и перед ними открылось что-то похожее на средневековое изображение ада, полное дыма и голых женщин.Он сказал Беатрисе:— А не пойти ли вам лучше домой?.— Это вам тут опасно, а не мне.Никто не обратил на них никакого внимания. У толстухи с одного уха свисала маска, она пила вино, положив ногу на стул. Тощая девушка, у которой ребра торчали, как фортепьянные клавиши, натягивала чулки. Колыхались груди, сгибались спины, недокуренные сигареты дымили, в пепельницах; в воздухе висел густой запах жженой бумаги. На стремянке стоял мужчина с отверткой и что-то чинил.— Она здесь? — спросила Беатриса.— Кажется, нет. Может, больна или ушла с любовником.Их обдало теплой струей воздуха: кто-то из женщин надевал платье. Пылинки пудры оседали, как пепел после пожара.— Попробуйте окликнуть ее по имени.Он нехотя позвал:— Тереса!Никто не отозвался. Он крикнул снова, и сверху на него поглядел человек с отверткой.— Pasa algo? Что-нибудь случилось? (исп.)

— спросил он.Уормолд сказал по-испански, что ищет девушку по имени Тереса. Человек высказал предположение, что Мария будет ничуть не хуже. Он ткнул отверткой в сторону толстухи.— Что он говорит?— Он, видно, не знает Тересы.Человек с отверткой уселся на верхнюю ступеньку и стал произносить речь. Он заявил, что Мария — лучшая женщина в Гаване. Она весит сто килограммов в натуральном виде.— Тересы здесь явно нет, — с облегчением сказал Уормолд.— Тереса, Тереса… Что вам нужно от Тересы?— Ну да, что вам от меня нужно? — спросила худенькая девушка, выступая вперед и вытягивая руку, в которой она все еще держала чулок. Ее маленькие груди были похожи на груши.— Кто вы такая?.— Soy Teresa я Тереса (исп.)

.Беатриса спросила:— Это Тереса? Но вы сказали, что она толстая… такая, как та, с маской.— Да нет же, — сказал Уормолд. — Это не Тереса. Это сестра Тересы. «Soy» — значит «сестра». Я предупрежу сестру.Он взял худую девушку за руку, отошел с ней в сторонку и попытался объяснить ей по-испански, что ей надо соблюдать осторожность.— Кто вы такой? Я ничего не понимаю.— Произошла ошибка. Сейчас слишком долго рассказывать. Есть люди, которые могут вас обидеть. Прошу вас, побудьте несколько дней дома. Не ходите в театр.— Но я не могу. Я здесь встречаюсь с моими клиентами.Уормолд вытащил пачку денег. Он сказал:— У вас есть родные?— У меня есть мать.— Пойдите к ней.— Но она живет в Сьенфуэгосе.— Тут хватит денег на дорогу в Сьенфуэгос.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63