Пуля превратила в осколки и «лейку» убитого, что особенно напугало его спутников. Уормолд слышал, как они потом говорили в баре «Насьоналя»:— Пробила камеру насквозь. Пятьсот долларов — кошке под хвост.— А его убило сразу?— Еще бы. А объектив… осколки разлетелись на пятьдесят метров в окружности. Видите? Везу кусочек домой, чтобы показать мистеру Хампелникеру.В это утро длинный зал был пуст, если не считать элегантного незнакомца в одном углу и толстого агента туристской полиции, который курил сигару в другом углу. Англичанин так внимательно разглядывал бесконечную батарею бутылок, что не сразу заметил Уормолда.— Да не может быть! — воскликнул он. — Кого я вижу? Мистер Уормолд! — Уормолд удивился, откуда он знает его имя, ведь он же забыл вручить ему фирменную карточку. — Восемнадцать разных сортов шотландского виски, — сказал незнакомец, — включая «Черную этикетку». А пшеничного я даже не считал. Поразительное зрелище! Поразительное… — повторил он почтительным шепотом. — Вы когда-нибудь видели столько разных сортов?— Представьте, да. Я собираю пробные бутылочки, и у меня уже есть девяносто девять марок.— Интересно. А что сейчас выпьете? Как насчет «Хейга с ямочками»?— Благодарю. Я уже заказал «дайкири».— Такие напитки меня расслабляют.— Вы уже решили, какой вам нужен пылесос? — для приличия спросил Уормолд.— Пылесос?— Ну да, электропылесос. То, что я продаю.— А-а, пылесос… Ха-ха! Плюньте на эту дрянь и выпейте со мной виски.— Днем я никогда не пью виски.— Ох, уж эти мне южане!— При чем тут южане?— Кровь у вас жидкая. От солнца, так сказать. Ведь вы родились в Ницце!— Откуда вы знаете?— Ну, господи, слухами земля полнится. То с одним поболтаешь, то с другим. По правде говоря, я и с вами хотел кое о чем потолковать.— Пожалуйста.— Да нет, я предпочел бы местечко потише. Тут все время шныряют какие-то типы — входят, выходят…Как это было далеко от истины! Ни одна живая душа не проходила мимо дверей, освещенных жгучими лучами солнца. Полицейский мирно спал, прислонив сигару к пепельнице, — в этот час здесь не было ни единого туриста, который бы нуждался в опеке и надзоре. Уормолд сказал:— Если насчет пылесоса, пойдемте лучше в магазин.— Не надо. Не хочу, чтобы видели, как я там околачиваюсь. Бар в этом смысле совсем неплохое место. Встречаете земляка, хотите посидеть вдвоем, что может быть естественнее?— Не понимаю.— Ну вы же знаете, как это бывает.— Не знаю.— То есть как, вы не считаете, что это естественно?Уормолд отчаялся что-нибудь понять. Он оставил на стойке восемьдесят сентаво и сказал:— Мне пора в магазин.— Зачем?— Я не люблю оставлять надолго Лопеса одного.— Ах, Лопеса… Вот как раз о Лопесе я и хочу с вами поговорить.И снова Уормолд подумал, что это, вернее всего, какой-то чудаковатый инспектор из главной конторы; однако он явно перешел всякие границы чудачества, когда шепнул ему:— Ступайте в уборную, я сейчас приду.— В уборную? Зачем?— Потому что я не знаю, где она.В этом свихнувшемся мире проще всего подчиняться, не рассуждая. Уормолд провел незнакомца через заднюю дверь по короткому коридору и показал вход в уборную.— Вон там.— Ступайте вперед, старина.— Да мне не нужно.— Не валяйте дурака, — сказал незнакомец.Он положил руку Уормолду на плечо и втолкнул его в дверь. Внутри были две раковины, стул с поломанной спинкой, обычные кабинки и Писсуары.— Сядьте, старина, — сказал незнакомец, — а я пущу воду. — Но когда вода пошла, он и не подумал умываться. — Будет выглядеть куда естественнее, — объяснил он (слово «естественный» было, видно, его любимым эпитетом), — если кто-нибудь сюда ворвется. И, конечно, собьет с толку микрофон.— Микрофон?— Верно. Совершенно верно. В таком месте вряд ли может быть микрофон, но правила прежде: всего. Выигрывает последнюю схватку тот, кто действует по всем правилам. Хорошо, что здесь, в Гаване, моют руки под краном, а не в раковине. Пусть себе вода течет.— Да объясните вы мне…— Осторожность, надо вам сказать, не мешает даже в уборной. Один наш парень в Дании в девятьсот сороковом увидел из своего собственного окна, как германский флот идет через Каттегат.— Какой гад?— Каттегат. Ну, он сразу понял, что началась заваруха. Стал жечь бумаги. Пепел бросил в унитаз и дернул цепочку. Не повезло: весенние заморозки. Трубы замерзли. Пепел всплыл в ванне этажом ниже. Квартира старой девы баронессы, как, бишь, ее звали? Как раз собиралась принимать ванну. Пиковое положение у нашего парня.— Прямо шпионаж какой-то!— Это и есть шпионаж, старина, во всяком случае, как это называют в романах. Вот почему я и хотел поговорить о вашем Лопесе. Он человек надежный или лучше его убрать?— Вы что, из разведки?— Да вроде того.— Зачем я стану выгонять Лопеса? Он у меня работает уже десять лет.— Мы можем найти вам человека, который отлично разбирается в пылесосах. Но, естественно, последнее слово должно остаться за вами.— Да какое я имею отношение к вашей разведке?— Минуточку, старина, сейчас мы к этому подойдем. Мы на всякий случай проверили Лопеса — он, кажется, чист. Но вот ваш друг Гассельбахер… тут бы я поостерегся.— Откуда вы знаете Гассельбахера?— Я ведь тут уже пару дней и кое-что разнюхал. В таких случаях надо быть в курсе дела.— В каких случаях?— Где он родился, этот Гассельбахер?— Кажется, в Берлине.— На чьей он стороне? Восток? Запад?— Мы никогда не говорим о политике.— Впрочем, это роли не играет. Восток или Запад — немец есть немец. Вспомните Риббентропа. Нас второй раз на эту удочку не поймаешь.— Гассельбахер не занимается политикой. Он старый врач, живет здесь уже тридцать лет.— Все равно, вы себе не представляете… Но вы правы:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63