Дверь была
Огнеупорная. Томаса предупреждали: если в коридоре вспыхнет пожар, закрой дверь
и никуда из комнаты не выходи. Дверь потому и называется Огнеупорная, что огонь
через нее не пробьется. Томас еще удивлялся: двери разве бывают упорные? Но
вслух не спрашивал. А не горела она потому, что была из металла. И вот металл
плавился, дверь прикипала к металлическому косяку. Теперь отсюда не выйти.
В дверь стучали, пытались ее высадить, но она не поддавалась. Из коридора
доносились голоса. Они звали Томаса и Дерека. Некоторые голоса Томас узнал. Он
хотел крикнуть: "Помогите! Беда!", но не мог выговорить ни слова, совсем как
Дерек.
Страшный дядька перестал светить синим светом. Повернулся к Томасу.
Улыбнулся. Недобрая у него улыбка.
- Томас?
У Томаса ноги подкосились. Как он не шлепнулся на пол, непонятно. Он
прислонился к стене возле окна. Может, открыть окно и выскочить? Их же учили,
как Действовать Во Время Пожара. Нет, не успеет: Беда быстрая-пребыстрая.
Страшный дядька шагнул к нему. Еще шагнул.
- Ты Томас?
Томас не мог выдавить из себя ни звука. Он только открывал рот, как будто
говорит. А что, если не признаться, что он Томас? Может, Беда поверит и уйдет? И
он тут же опять научился говорить.
- Нет. Я.., нет.., не Томас. Томас в большом мире. У него высокий кур, он
дебил с высокими показателями. Ему сказали, чтобы он лучше жил в большом мире,
вот.
Страшный дядька засмеялся. И смех у него не смешной, а очень-преочень
нехороший.
- Что ты за зверь - не пойму. Откуда ты такой взялся? Надо же: полный кретин,
а вытворяет такое, что даже мне не под силу. Как же это, а?
Томас молчал. Он не знал, что ответить. Ну чего они барабанят в дверь? Так ее
все равно не открыть. Попробовали бы по-другому. Полицейских бы позвали, пусть
принесут открывалку, которой открывают попавшие в аварии машины, чтобы люди
выбрались, - Томас видел по телевизору. Лишь бы полицейские не сказали:
"Извините, но для интернатских дверей открывалка не годится, только для машин".
Тогда никакой надежды.
- Ты что, язык проглотил? - прорычал страшный дядька. Кресло, в котором Дерек
сидел перед телевизором, теперь валялось на полу между Томасом и Бедой. Дядька
протянул к креслу руку - одну руку, - а из нее как ударит синий свет. Кресло - в
щепки. Тоненькие, как зубочистки. Томас едва успел закрыть лицо, а то бы щепки
попали в глаза. Щепки вонзились в руки, в щеки, в подбородок. Даже в рубашку на
животе, колючие такие. Но Томас с перепугу боли не чувствовал.
Он убрал руки, открыл глаза посмотреть, где страшный дядька. А он стоит
совсем близко, и вокруг плавают пушистые клочья из обивки кресла.
- Томас? - снова спросил дядька и схватил Томаса за горло, как Пита.
И Томас услышал собственный голосок. Будто не он говорит, а кто-то другой. И
слова не его, а чужие:
- Ты не умеешь Общаться.
Страшный дядька, не выпуская Томаса, схватил его за ремень, оторвал от стены,
поднял в воздух и грохнул об стенку, как Дерека. Сил нет как больно!
x x x
Дверь из гаража в дом запиралась только на замок, цепочки на ней не было.
Клинт сунул ключи в карман и прошел на кухню. Было десять минут девятого. Фелина
сидела за столом и в ожидании мужа читала журнал.
Она подняла глаза, улыбнулась, и сердце Клинта затрепетало. Как в слезливом
романе, ей-богу. Что же это такое с ним делается? До встречи с Фелиной он никого
к себе в душу не пускал. Он предпочитал до всего доходить своим умом, без
посторонней помощи, не имел привычки плакаться в жилетку друзьям и очень этим
гордился: всякая близость может принести боль и разочарования, а он от них
застрахован. Но когда Клинт впервые увидел Фелину, у него дух захватило, и он
понял, что от его неуязвимости не осталось и следа. Понял и обрадовался.
До чего ей идет это простенькое синее платье с красным поясом и красными, в
тон ему, туфлями. Удивительная женщина: сильная, но нежная, волевая, но хрупкая.
Фелина встала. Клинт подошел к жене, они обнялись и припали друг к другу
губами. Ни слова, ни знака - просто стояли и целовались. В эту минуту Клинту
больше всего на свете хотелось тоже оглохнуть и онеметь. И чтобы ни он, ни
Фелина не умели читать по губам, не умели объясняться знаками. Потому что сейчас
нет для них большей радости, чем просто быть вместе. А слова - что слова? Разве
ими выскажешь, что у них в этот миг на душе?
- А у нас сегодня такое случилось, - наконец выпалил Клинт. - Еле дождался,
чтобы тебе рассказать. Только приведу себя в порядок, переоденусь, а в половине
девятого отправимся в "Капрабелло", сядем в уголке, закажем вина, спагетти,
гренки с чесночным соусом.
"И изжога нам обеспечена", - докончила Фелина.
Клинт расхохотался. В самую точку! "Капрабелло" - мировое местечко, но еда
там острая - сил нет, поэтому удовольствие всякий раз выходит им боком.
Он опять поцеловал жену. Фелина вновь взялась за журнал, а Клинт прошел через
столовую и по коридору направился в ванную. Там он открыл кран и, дожидаясь,
пока пойдет вода погорячее, включил электробритву. Бреясь, он все время видел в
зеркале свою ухмылку. Нет, все-таки в жизни ему очень повезло.
x x x
Страшный дядька рычал ему в самое лицо, засыпал вопросами. Спрашивает,
спрашивает. Да если бы Томас спокойненько сидел в кресле - и то не смог бы
ответить на все вопросы. Надо же сперва подумать. А дядька подумать не дает. И
Томас ведь не сидит в кресле - дядька прижал его к стене. Спина болела так
сильно - Томас чуть не заплакал.
- Я наелся, я наелся, - повторял он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136