Я сел на край продавленного кресла.
- Аля... - Я посмотрел на нее, бочком присевшую в старое креслице. Что-нибудь случилось?
- Да нет... - Она пожала плечами, уводя взгляд в сторону. - Все в порядке.
- Хм, все в порядке... - Я накалялся, но сдержал себя. - Тошнит?
- Немного...
- Что же ты думаешь делать?
Она не выдержала моего взгляда, потупилась.
- А ты считаешь, что у меня есть выбор? - спросила она.
- По-моему, да. - Я, конечно, хитрил, чтобы не отбивать у нее надежду. Ведь раз на раз не приходится. Токсикоз еще ни о чем не говорит. Роды могут быть совсем безопасными.
Она улыбнулась. Но не снисходительно, что было бы вполне справедливо, а вроде как сочувственно. Она знала, что я хотел завести еще одного ребенка.
- У меня весной государственные экзамены, - торопливо сказала она, оправдываясь передо мной. - Я должна сдать. Мне больше не разрешат взять академический. Я и так уже три раза брала. Из-за Юрика...
Я подавленно молчал. Дело не в экзаменах, мысленно сказал я себе. И не в токсикозе. Большая часть женщин испытывает токсикоз, и теперь это становится нормой. Все дело в том, что Алине просто не хочется иметь еще одного ребенка. Если бы она хотела - все аргументы были бы в пользу этого желания. Да и она сама чувствовала бы себя совершенно иначе. А так - у нее даже силы воли нет...
И неожиданно для себя я произнес все это вслух, гневно глядя на Алину.
Она долго молчала, потупившись. Потом тихо произнесла:
- Мы не имеем права... Такая сложная теперь жизнь...
Вот и все аргументы, подумал я. Не мог я так быстро совладать с собой, чтобы сказать ей хоть что-нибудь такое, от чего у обоих отлегло бы на душе. Это лишь позднее, чаще всего поздней ночью, осоловело глядя в темень комнаты, я вспомню все свои разговоры с Алиной, праведные и неправедные, и стану клясть только себя одного.
По счастью, в эту минуту, выводя нас обоих из оцепенения, кто-то дернул за ручку двери. Три раза подряд. Да кто же еще, как не Гошка! Это был наш условный сигнал. Чтобы не будить Юрика звонком.
- Братка пришел из школы! - ринулся Юрик в прихожую.
Алина глянула на меня. В ее взгляде уже не было враждебности, как минуту назад. И мы устремились к двери.
Лицо Гошки было вялым.
- Что-нибудь случилось? - быстро спросил я.
- Ничего... - Гошка понял, что напугал нас внезапным приходом. - Правда, пап, ничего! Все в порядке...
- Вы как сумасшедшие! - взорвался я. - Вам плохо, а вы твердите одно и то же: "Все в порядке!.. Все в порядке!.." Какой же это, к черту, порядок?!
- Извини, пап...
Гошка будто лишь теперь вспомнил, что эта фраза: "Что-нибудь случилось?" была для нашей семьи своего рода паролем. И нужен был конкретный ответ. Мы так и стояли у дверей. Трое - в прихожей, четвертый - на лестничной площадке. И трое ждали ответа.
- Голова разболелась... - уныло сказал Гошка и шагнул наконец через порог.
- Так быстро? - глупо удивился я, глянув на часы.
- Утром было ничего, - уже и оправдывался Гошка, снимая с себя куртку, - а на алгебре разболелась...
"Господи! - мысленно ужаснулся я. - Неужели я такой деспот, что даже в подобной ситуации передо мной нужно оправдываться?!"
- Послушай, сынок... - я мягко поймал руку Гошки. - А может быть... ты курил опять, а?
Гошка выдержал мой взгляд и покачал головой из стороны в сторону. Он страдал, что я до сих пор не верю ему. Ну было такое. Просто баловался он. Две-три сигареты. На переменах. Чтобы не выделяться.
- Есть хочешь? - спросила мать.
- Нет. Разве что чаю...
Они гуськом потянулись на кухню - Алина, Гошка, Юрик. Я остался в прихожей один. Я слышал, как старший сын удивился:
- Так вы еще не завтракали?
- Мы долго делали гимнастику, - насмешливо сказала Алина. - Закаляли себя против стрессов. Чтобы все было в порядке...
Я подумал, что так и не спросил Алину про письма...
Я сидел за своим столом, подперев дверь старым креслом, что спасало меня от набегов Юрика. Работа не шла на ум. Я все время думал о письмах. Как ни странно, я просто боялся спросить жену, почему она их порвала. Неясность еще давала мне надежду. А если жена скажет правду... То сеть я, конечно, не знал и даже не мог предположить, что это за правда такая и кто ее выдумал, но уже догадывался, что сама по себе жена не могла это сделать и никакие ссоры не привели бы ее к такому решению или импульсивному поступку.
"Может быть, что-то знает Гошка?" - подумал я.
Легкий на помине, Гошка потихоньку открывает дверь в комнату, где отец, как истукан, порой часами сидит за столом. Гошка испытующе смотрит на меня, угадывая, какое у меня настроение, и неуверенно говорит:
- Есть анекдот про белую обезьяну...
Про белую обезьяну - это что-то новое. Вообще-то я терпеть не могу анекдоты. Вернее, тех, кто их любит рассказывать. Есть такая категория людей, которые просто помешались на анекдотах и никаких других разговоров вести уже не умеют. Сын знает это и каждый раз делает вид, что он всего-навсего играет роль информатора: вот есть такой анекдот, в ходу он сейчас, и про это, вообще-то, надо знать...
Я молча смотрю на сына. Я рад, что сын заглянул ко мне, но стараюсь не выказывать этой радости. "Господи! - мысленно говорю я себе. - Да Гошка же совсем еще ребенок! Чувствует, что я расстроен чем-то, и хочет утешить меня, отвлечь, а как - не знает..."
- Ты обратно ехал на троллейбусе? - спрашиваю я.
- Да...
- Значит, снова шел по Коптельскому...
Я мысленно представляю, какое сумасшедшее движение в этом переулке. Там все время что-то роют, засыпают, снова копают. Машины снуют прямо по тротуару. Ведь я же говорил об этом Гошке не раз и не два!
Сын потупился. Он, видно, ругает себя, что опять забыл про наказ отца.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139