..
- Диссидент - это инакомыслящий.
- А! Так, да? - Он даже просиял. Загадка была простой. - А что такое инакомыслящий - это я хорошо знаю.
- Откуда? - Алина была настороже.
- Я изучал русский язык в Советском Союзе.
- Вот как?!
- Да. В пятидесятые годы. Я учился в Московском университете. Имени Ломоносова. Там было много иностранцев. Особенно много было китайцев. Они ходили в синей униформе, такой же, как у Мао Цзэдуна... Но были также из капиталистических стран. Не так много, наверно. Тогда в Москве был только один университет. А теперь, я знаю, еще есть имени Патриса Лумумбы, - он говорил отрывисто, быстро, торопясь убедить ее в том, что говорит правду. - Но тогда был один. А здания - два. На Моховой и на Ленинских горах. Я учился на Моховой. В старом здании. Тогда еще не было нового корпуса филологического факультета на Ленинских горах. Позже я видел его. Стиль модерн. - Он пожал плечами, как бы прося извинить его. - Не гармонирует с основным комплексом университета...
- Вот как... - произнесла она неопределенно.
- Но тогда, в пятидесятые годы, никаких диссидентов - я правильно говорю это слово? - у вас не было.
- Да, кажется... - Алина смущенно улыбнулась. - Тогда я была маленькой девочкой...
- О, понимаю!
Алина сухо покашляла, похлопав себя по горлу пальцами.
Он оживился.
- Так, - он посмотрел на часы, - напиться можно лишь в двух местах... Он отметил про себя, что волнуется. - Во-первых, в вашем номере в отеле... - Он посмотрел на верхний этаж, посмотрел так, как если бы это был небоскреб и туда, на последний этаж, предстояло идти по лестнице, и тут уж невольно улыбнулась Алина, проследив за его взглядом движением головы. - И, во-вторых, в моем номере в этом же отеле... - Он просветлел и сделал выражение лица если не самого гостеприимного, то одного из самых гостеприимных хозяев, готового принять любого гостя и когда угодно. - Но ведь ко мне в номер вы тоже не пойдете! К ужасному капиталисту, западному буржуа...
Алина рассмеялась:
- Ну что вы! Я не такая ханжа, как вам показалось. Идем к вам.
- В самом деле?! - Он ей не поверил.
- Ну вот... А теперь вы удивляетесь... Что же здесь такого странного?
Он молчал. Он как будто вспоминал нечто подобное, что уже было в его жизни. А может, в жизни его жены. Хотя разве жизнь жены и жизнь мужа, если только это и в самом деле муж и жена, не взаимосвязаны?
Алину задело его молчание.
- Кажется, это вы испугались пригласить в свой номер ужасную коммунистку из Советского Союза...
Он встрепенулся:
- Вы коммунистка?
Она внимательно смотрела на него.
- Вы не поняли меня! - Он почувствовал, что опять волнуется, но это было уже другое волнение. - Я ведь и сам коммунист... - Он вдруг понизил голос. Честное слово! Правда! - произнес он горячо, боясь, что она, чего доброго, примет его за провокатора. - Член Германской коммунистической партии с тысяча девятьсот шестьдесят восьмого года...
- Как странно все это... - сказала она и снова посмотрела по сторонам, будто пытаясь найти подтверждение своим словам. - Вот уж никогда бы не подумала! Впервые в жизни приехала за границу, вообще впервые познакомилась с иностранцами - и надо же! - он оказался коммунистом...
- Вы огорчены? - пошутил он.
- Ну что вы!
- Тогда идем?
- Да.
Они уже не уточняли, куда именно и зачем.
Адам долго молчал, и тогда Евочка повторила свой вопрос:
- Я говорю, а разве сама Ева считает иначе?
- Сама Ева...
В руках Адама появляются странички с набросками новой главы к диссертации, над которой он работал, когда Евочка пришла к нему в кабинет, чтобы совратить его.
- Признаться, и сам я уже не знаю, как считает моя жена... То есть я знаю, конечно, как она считает, но она считает, что я не знаю, как она считает...
- Добавь, пожалуйста, еще два-три глагола, - улыбнулась Евочка.
- Да, конечно. Хотя в своей диссертации я употребил, кажется, все глаголы, но воз и ныне там... Теперь, по правде сказать, я до такой степени устал от бесконечных размышлений на эту тему, что стараюсь вообще не писать про современных Адама и Еву, не столько про Адама, сколько про Еву. Тема как бы даже запретная с некоторых пор, будто райское яблочко... хотя, признаться, тема эта мучает меня, будто свет клипом на ней сошелся.
- Да так оно и есть, - сказала Евочка, она вообще-то была не дура, - свет клипом сошелся на этой теме. Ты думаешь, что главное - это антивоенная тема?
- А тут и думать нечего.
- Правильно. Но тема Адама и Евы является основой. темы войны и мира.
- Внутривидовой борьбы, ты хочешь сказать?
- Нет, войны и мира. Я знаю, что такое внутривидовая борьба...
Адам долго молчал, и Евочка не мешала ему.
Она глядела на него ласково, успокаивающе, а он сосредоточенно молчал.
Потом он задумчиво произнес:
- Иногда и мне кажется, что всякая диссертация, коль скоро она не посвящена предотвращению войны, созданию лучшего общества и так далее, бессмысленна, праздна, безответственна, скучна, не заслуживает того, чтобы ее писали и читали, она вообще неуместна... Это сказал не я, к сожалению, но мог бы сказать и я, как, впрочем, и кто-то другой, мы словно ждали все время, что это скажут за нас, и это было сказано, однако не от нашего имени... Сейчас не время для историй чьего-то Я. И все-таки человеческая жизнь вершится или глумится над каждым отдельным Я, больше нигде...
Это был блистательный монолог Адама!
- Это правда, - откликнулась вдруг Алина.
- При таком точном цитировании, - буркнул Гей, - необходимо указывать первоисточник... Макс Фриш. "Назову себя Гантенбайн". Копирайт.
- Это правда, - повторила Алина, - человеческая жизнь вершится или глумится над каждым отдельным Я, больше нигде.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139