Например, нос... А чтобы розовые атомы... Да чтобы еще человека из них воссоздать!.. Да тут сам-то себя из самого себя по кусочкам, можно сказать, воссоздаешь и на цвет вообще не реагируешь, если с вечера переберешь как следует... А ты говоришь, из атомов и молекул, да еще розового цвета чтобы...
Копирайт. Монолог в Клубе социологов, который задушевно, а вместе с тем не без юродства произнес один из обитателей пансионата семейных научных работников, известный в просвещенной среде под ласковым псевдонимом Шурик из Дедова, заядлый, кровожадный собачник, охотник, рыбак, грибник, ягодник, бывший бабник, уже сдавший, и вообще первоклассный эгоцентрик и чудный утонченный графоман. Аминь.
А вот Адам, хотя и был всего-навсего рядовым социологом, сразу же поверил в модную ныне гипотезу о самоповторяемости, чрезвычайно обнадеживающую, что и говорить, ставшую как бы аксиомой.
Более того, он поверил в уникальную возможность замены произвольной самоповторяемости, цикличность которой растягивается на века, а может, и тысячелетия, если уж не прогрессивной поточной технологией, то хорошо контролируемым индивидуальным - пусть и кустарным - способом принудительной повторяемости.
Разумеется, с помощью соответствующих сугубо материалистических, отнюдь не метафизических сил.
При этом, рассуждал он, будут слегка сортироваться, перемешиваться если уже не атомы, то молекулы во всяком случае, чтобы повторение индивида, оставаясь как бы природным божественным даром, стало строго управляемым и, соответственно, планируемым процессом.
О чем давно мечтали лучшие умы человечества.
О чем не далее как сегодня думал и сам Гей.
Наиболее эффективной материалистической силой - сугубо материалистической, отнюдь не метафизической! - для Адама было телевидение.
Экран показывал то, о чем мечтали если уж не лучшие умы человечества, то сам Адам.
На экране была Ева в розовом платье.
Такое платье у нее было давным-давно.
Целая вечность прошла, почти четверть века...
Ева была в этом платье в тот вечер, когда Адам впервые увидел ее.
Она стояла на балконе.
Это был странный балкон - нечто вроде амфитеатра над пятачком дансинга, где по вечерам собиралась молодежь одного из кварталов Лансинга, штат Мичиган. Пробиться в дансинг было делом весьма нелегким, у билетной кассы завязывались настоящие сражения. Никаких дискотек и в помине тогда не существовало, свет клином сошелся на единственном дансинге...
Боже мой!
Гей закрыл глаза...
Ему казалось, что он видел сейчас тот самый город, где он родился и долго жил, то место, которое принято называть малой родиной.
Лунинск...
Так назывался этот город на востоке.
Наверно, сказал себе Гей, воссоздание будущего из атомов и молекул надо было начинать не с танцев, которые проходили в местном Доме культуры, а с чего-то другого, вящего.
Однако, увы, Адам воссоздавал сейчас именно танцульки.
На экране телевизора была Ева в розовом платье.
Она стояла на балконе дансинга.
Как ни странно, и Алина тоже была в розовом платье в тот вечер более двадцати лет назад, когда Гей познакомился с нею в Лунинске.
Впрочем, ничего странного тут нет.
Тысячи, миллионы девушек, а может, и женщин появляются в розовых платьях перед парнями и мужчинами.
И если каждый Адам будет воссоздавать этот момент, точнее, розовую фею с помощью атомов и молекул исключительно розового цвета, тотчас возникнет небывалый дефицит.
Придется запрашивать лимиты в главке Минхимпрома, или как там это называется.
А без толкача тут не обойтись.
Гей знал это по опыту с Истринским садово-огородным товариществом.
Сам он, увы, не годился на роль толкача.
Да и что он мог предложить в обмен товарищам из главка?
Несколько брошюрок своих социологических изысканий...
Кому нужен такой дефицит!
Директор семейного загородного пансионата научных работников сетовал, что без обменного эквивалента - именно так это называется - он не может достать социологам даже туалетную бумагу.
Такие дела.
В какой-то момент Гею стало казаться, что все происходящее на экране телевизора - только то, разумеется, что было связано с воссозданием Адамом своего будущего из атомов и молекул, только это! - было похоже на то будущее Гея, которое он хотел бы в свою очередь видеть воссозданным из атомов и молекул после ядерного взрыва, - гипотетически, конечно, гипотетически...
Никакой мистики, господа!
Лунинск!..
При воспоминании об этом городе, об этой милой своей родине, Гею стало еще тревожнее.
Он представил, как и над Лунинском тоже взорвалась ядерная бомба.
От города останется только портрет Ленина, выложенный из камня на высокой горе, которая маячила над Лунинском.
Кстати, этот портрет был создан по личному указанию Бээна, как руководителя крупного комбината в Лунинске.
Во всяком случае, по его инициативе.
Он сам и выбрал место для портрета.
Ленина должно быть видно с любой точки Лунинска, говорил на планерках Бээн.
Позже кто-то из наших туристов доложил Бээну, что в Татрах, на Рысы, выложили точно такой же портрет Ленина.
- А из "Гранд-отеля" его видно? - спросил Бээн.
- Из "Гранд-отеля" его не видно, - был ответ.
- Значит, не такой, как у нас, - произнес Бээн не то горделиво, не то озабоченно.
И как бы наказал Гею, хотя Гей не был его подчиненным, при случае съездите в Татры, сходить на Рысы и посмотреть, сравнить, что и как.
Гей завтра же так и сделает.
Гей всегда делал так, как говорил Бээн, хотя в душе не согласен был с Бээном почти всегда, - возможно, из духа противоречия, а может, и по здравому смыслу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139