- Господи, но если бы я знала!
- Ну-у... - сказал Гей. - Тогда бы мы заранее ведали не только то, с чего все начинается, но и то, чем все закапчивается.
Кстати заметить, сметная стоимость строительства Новой Гавани, как сказал Бээн, инициатор этой стройки, была примерно равна стоимости стабилизатора бомбы или какой-то другой второстепенной детали. Возможно, он преувеличивал. Или, наоборот, преуменьшал.
А возле двери в ее номер произошла заминка.
Алина долго возилась с ключом, замок почему-то не открывался.
Может быть, она вдруг заколебалась?
И Гей молча ждал, чувствуя себя на редкость неловко, будто на пороге чужой спальни.
Из-за двери было слышно, как в ее номере опять начиналась вкрадчивая артподготовка.
Адам и Ева...
- Я забыла выключить телевизор, когда пошла в церковь, - сказала она.
Этому фильму, казалось, не будет конца.
Длинная запутанная история, про которую Бээн сказал бы коротко и ясно:
- Диалектика жизни.
Впрочем, он мог бы сказать еще короче и яснее:
- Бардак.
Он уже стоял у порога чужого номера.
Но вышла ли она теперь из своего номера?
Нет, пока еще нет.
Звук телевизора был все назойливее, и Алина, помня про Гея, который сжег себя на площади, старалась глядеть в окно.
Она бы дорого дала за то, чтобы теперь же быть рядом со своими детьми.
Может быть, при виде Юрика и Гошки она бы снова заплакала.
Но уже не так безутешно.
Слезы, особенно если небезутешные, облегчают душу.
Как говорят и пишут.
Разумеется, те, кто никогда не плачет.
Во всяком случае, сейчас у Алины слез не было.
Никаких.
Она будто усохла.
Обезводилась, как съязвил бы Адам, которого порой выводило из себя подобное отчуждение Евы, наступавшее подчас отнюдь не по его вине.
Алина понимала, что, даже если ей помогут достать билет на самолет, она все равно не увидит своих детей раньше завтрашнего вечера.
Следовательно, не имело смысла хотеть того, что было невозможно.
Эта мысль, как ни странно, укрепила ее дух и тело, как мог бы сказать Гей.
Глядя на Алину, Гей подумал, что все началось с элементарного случая.
Ведь если бы двадцать с лишним лет назад Гей не увидел Алину в дэка того сибирского города, в забытом богом, как он считал, месте, в Тмутаракани, откуда он собирался бежать при первой возможности, - что было бы тогда с ним, как бы сложилась его жизнь?
Может статься, что он бы уже себя сжег, подобно тому Гею, который сгорел сегодня, но сжег не в знак протеста против ядерной войны, а в знак протеста против как бы неявственной внутривидовой борьбы, то есть войны самой настоящей, войны не на жизнь, а на смерть, которая, в отличие от ядерной, полыхает в иных семьях уже не один год.
Впрочем, разве он, Гей, не смог бы сжечь себя именно в знак протеста против ядерной войны? У нас это не принято, да, потому что протестовать можно лишь там, где есть против чего протестовать... но в принципе, в принципе?
Однако вместо ответа на этот свой вопрос Гей подумал, что сжечь себя имеет, возможно, смысл, если ты уже знаешь не только то, с чего все началось, но и то, чем же все закончится, а это, кстати, и есть, сказал себе Гей, узловые вопросы внутривидовой борьбы.
Дверь, как нарочно, не открывалась.
Звук телевизора не то чтобы раздражал Алину... просто мешал ей сосредоточенно смотреть в окно, туда, где был Дунай.
Этот странный звук телевизора просто мешал ей думать о Гее.
Она вспомнила вдруг рассказ переводчицы о том, что когда-то между Братиславой и Веной ходил трамвай. Еще после сорок пятого года. Да и сейчас, говорила переводчица, венцы ездят к словакам недорого и вкусно поесть в ресторанах Братиславы, купить дешевые, в сравнении с австрийскими, книги и посмотреть за небольшую плату, куда меньшую, чем в Вене, кубинский балет или послушать Моцарта в исполнении Венского симфонического оркестра в помещении Братиславской филармонии.
А что, если Гей каким-то образом, без трамвая, оказался не в Татрах, а в Австрии?
Откуда рукой подать куда хочешь.
А к вечеру, стало быть, он вышел на площадь в городе уже и вовсе недружественной страны и сжег себя, не долго думая.
Это вполне на него похоже, в последнее время он только и говорил об угрозе ядерной войны, даже бытовые проблемы, как считала Алина, перестали его волновать, хотя семья задыхалась в тесных двух комнатках, самому Гею работать негде было, да и частенько жить не на что было.
Но нет, Гей не смог бы уехать куда-то и сжечь себя на чужбине!
Как бы там ни было, идеологический выигрыш от этой акции будет немалый, как сказал бы Георгий.
Империалисты осрамились на весь мир.
Ведь Гей был представлен телезрителям как житель их замечательной страны.
Пилюля эффектная.
Но самому-то Гею, не говоря уже о его семье, какой прок от самосожжения?
Правда, теперь его не будут мучить вопросы, с чего же все началось и чем все закончится.
И тут, как бы незаметно для себя, Алина оказалась лицом к экрану телевизора, на котором показывали... на котором показывали... Алина решила, что это опять бред, хотя и не столь ужасный, и она, встав с кресла, быстренько покрутила туда-сюда ручки телевизора, как бы прогоняя наваждение, но еще четче, еще рельефнее стало изображение голых тел Адамы и Евы.
Наконец Алина открыла замок.
И широко распахнула двери.
Сама же была неподвижна.
Она стояла в коридоре, не переступая порога.
И смотрела на Гея с мягкой улыбкой.
То ли она приглашала его войти первым, то ли все еще колебалась, а стоит ли приглашать вообще.
Наконец она молча вошла в номер, оставив его в коридоре.
Но дверь не закрыла.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139