.."
Тут Георгий подал голос:
"А ты не мог бы сказать все это своими словами?"
Гей сбился на мгновение, и этого мгновения было достаточно, чтобы вклинился Гашек, историк из Вены.
"Простите... - смущенно произнес он. - Однако еще Кант и Гегель в своих философско-исторических рассмотрениях мира как противоположности войны задавались вопросом, что более отвечает природе истории как способу человеческого существования - мир или война..."
"А Гердер, ученик Иммануила Канта?" - напомнил Гарри.
"С его идеями морального самосовершенствования людей..." - сказала Мария.
"Да, только духовность спасет мир!" - заявила Алина.
"А любовь?" - спросил Геофил, или просто Гео.
"Любовь есть одна из категорий духовности!" - сказала Алиса.
"Yes, of course! - кивнул Гейдрих. - В молодости я и сам, признаться, увлекался марксистской философией истории с ее специфическим вниманием к отношению между индивидом и человечеством..."
"Но Кант Иммануил, не говоря уже про Гегеля..."
"Про Гей Геля?" - сострил Георгий, все еще рядом крутившийся.
"Про Ге-ге-ля! Георга Вильгельма Фридриха, разумеется... Кант, стало быть, вообще не принимал во внимание судьбу отдельного индивида при рассмотрении проблем войны и мира в истории человечества".
"Но позвольте! А его первая статья договора о вечном мире в трактате "К вечному миру"?! Там же четко сказано: "Гражданское устройство в каждом государстве должно быть республиканским". Кант считал, что не может быть мира между деспотическим, неправовым государством и республиканским".
Ну и так далее.
Страсти не на шутку разгорелись. Хорошо еще, что под гору шли, а то сбили бы себе дыхание.
Гей надеялся теперь, что когда он вернется в Москву и расскажет об этом эпизоде рецензенту Диане, читавшей первый вариант рукописи "Homo prekatastrofilis", то Диана снимет свой первый вопрос-замечание, вопрос-пожелание, который звучал, выглядел, был напечатан черным по белому так:
Необходима философия мира, не только житейская, обоснование возможности длительного мира, мира вообще как нормы существования общества с разными социальными устройствами - через человека, индивидуальность, homo, - тогда тема укрупнится и перестанет давить кошмаром.
Гей очень хотел, чтобы тема укрупнилась и перестала давить кошмаром!
Философия мира, как он считал, была выведена теперь именно через человека, homo sapiens, каковым он был сам, разве это не так?
* * * * * * * * * *
В Братиславе, на холме возле Града, остановив машину, Алина сказала:
- Из полога чукчей все же есть шанс, хотя бы один из тысяч, перебраться в такой домик... - И кивнула на особняк, стоявший над Фиалковой долиной с видом на Дунай.
Гея удивило, что двери были не заперты.
Впрочем, она и машину оставляла с ключом в замке зажигания.
Все нараспашку. Но где-то в комнатах были ее дети. Старший, студент художественного училища, и младший, ученик музыкальной школы. Видимо, к ним-то Алина и поднялась наверх, оставив Гея в холле.
И быстро спустилась.
Гей не успел даже оглядеться.
- Дети живы-здоровы, - сказала она, улыбнувшись, - пока все в порядке, жизнь продолжается... - И она тут же перестала улыбаться, вероятно, вспомнив сцену ядерной бомбежки, которую они пережили на Рысы.
Он вошел следом за нею в гостиную.
И тотчас увидел нечто такое, что видел не раз и не два там, в Лунинске...
На малахитовых ножках покоилась большая, из оникса, матово-молочная столешница, разделенная на шестьдесят четыре квадрата, которые, как и фигуры каждая величиной с бутылку, были сделаны из камня. Белый мрамор, черный лабрадорит...
Лобное место Бээна.
Все же дал о себе знать!
То-то Гею мнилось в Татрах, что с часу на час он встретит Бээна...
Гей остолбенел у входа в гостиную.
Алина, проследив за его неподвижным взглядом, усмехнулась:
- Подарок моего отца... - И быстро добавила: - А ему подарили этот стол где-то в Сибири...
Было самое время спросить напрямую, как дела ее папаши, однако теперь Гею страшно стало представить себе, что Алина и впрямь являлась дочерью Бээна. Значит, маску с нее на Рысы не сняли?
Гей ближе к столу подошел, как бы время выгадывая, но Алина рукой указала на середину гостиной:
- Встаньте сюда!
Сказала - как приказала.
Он молча повиновался, сделал вперед ровно три шага, вскинул голову и увидел в простенке портрет...
- Но ведь это же Бээн! - воскликнул он в испуге.
- Да, мой отец большой начальник, - сказала Алина как ни в чем не бывало и опять поспешно добавила: - Подойдите ближе, ближе!
- Его видно отовсюду... - буркнул Гей.
Он прищурился на портрет.
Портрет был в рост. На бордовой стене. Где, кроме портрета, ничего больше не было. Масло. Холст. Багет. Но это были для Гея второстепенные детали. Он лишь для того и отметил их сейчас, чтобы справиться с волнением. Чтобы проверить себя, что все это явь, не сон, не розыгрыш.
Какой там, к черту, розыгрыш!
Глаза несколько сонные и как бы обращенные в себя... мешки под глазами, чуть обрюзглые щеки, мясистые губы, которые, если вглядеться, были пригнаны друг к другу, как пара кирпичей... прядь волос, свисавшая на не очень высокий квадратный лоб.
Что еще можно добавить к этому?
Бээн куда-то в сторону смотрит.
Как там, на Гонной Дороге, в Лунинске.
Может, на Комбинат показывает или еще куда.
Гей не помнит, куда Бээн показывал в тот раз, когда они фотографировались - там, на Гонной Дороге, в Лунинске, во время Всесоюзного совещания металлургов.
Кстати, за фигурой Бээна, как на портретах мастеров Возрождения, была отчетливо видна местность. Среда обитания. Модус вивенди, или как там это называется.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139