Гей подумал, что сегодня, наверно, рыбный день.
Точнее, рыбное воскресенье.
Он взял поднос и встал в очередь.
Но тут местный руководящий товарищ, точнее, лицо, помогающее руководящим товарищам, деликатным коршуном налетело на Гея сзади, высмотрело издали и налетело, ослепило блеском золота вставных зубов, схватило бережно под руку, поднос на стол отшвырнув, и ласково поволокло, потащило из общей залы в залу банкетную.
А как же, ведь гость, столичный гость!
И не просто столичный гость.
Гей приехал в машине самого Бээна, и все это видели.
Совсем иной разряд.
Уж в чем, в чем, а в этих тонкостях местный руководящий товарищ разбирался не хуже тех руководящих товарищей, которые там, в Лунинске, тоже не дали бы маху в такой ситуации.
Гм...
Стало быть, тоже блюли протокол?
- Пожалуйте в залу... - сияя золотой улыбкой, вкрадчиво, но твердо сказало Гею это проницательное лицо.
И Гей оказался там, где уже сидел за столом Бээн.
Рядом с ним и было место Гея, но Гей, уже знавший, по сути дела, ответ Бээна, взял да и сел рядом с Мээном, поодаль.
И начался обеденный перерыв, точнее, обед, еще точнее, маленький пир, на воссоздание которого потребовалось бы теперь чересчур много атомов и молекул.
Гей с трудом осознавал это чудо смородинской стройки.
В том и фокус, что сама стройка еще только-только набирала силу, все держалось на выездных планерках. Бээна. Мероприятие было, как говорили в Лунинске, партизанское, никакими планами не предусмотренное, ни в какие лимиты не включенное, а банкетный зал был отделан со всей мыслимой и немыслимой роскошью.
Дубовые панели.
Чеканка.
Югославские светильники.
Арабский столовый гарнитур.
Финский холодильник, даже два.
И, конечно, скатерть-самобранка.
Комплексный обед за восемьдесят семь копеек в рыбный день.
Бээн пил только квас, как бы заранее устанавливая новую традицию.
Но квас был хороший, почти коллекционный.
Кажется, из Нового Света.
Между прочим, отличный квас!
Но у Гея была на него аллергия.
Все не как у людей...
Бабушка Анисья, бывало, говорила:
БЕДНОМУ ВАНЮШКЕ ВЕЗДЕ КАМЕШКИ.
Она имела в виду абстрактного Ванюшку, но всякий раз выходило, что это как раз про Гея сказано.
И Гей улучил момент и спросил Мээна.
Насчет ядерно-лазерного оружия.
И Мээн сказал:
БЕЗУМИЕ.
Тоже всего лишь одно слово.
Скажи он хотя бы два слова - получилось бы крайне бестактно по отношению к Бээну, хотя Бээна при этом не было.
Собственно говоря, Гея уже вполне устроило это квалифицированное мнение инженерно-технического работника, то есть итээра, но как-то так вышло, что Гей спросил еще и шофера Бээна, уже на улице, после банкета.
То есть сначала не спросил, а рассказал об этой новой сатанинской затее Эдварда Теллера, потому что шофер, как выяснилось, даже не слышал о ней, никакого понятия не имел, хотя держался всегда важно, без Бээна конечно, и носил галстук и шляпу, словом, не похож был на рабочего человека ни внешностью, ни повадками, и Бээн, может, поэтому звал его Рабчелом.
В этот раз, когда Гей стал рассказывать шоферу о космических лазерах, тот странным делом занимался - давал указания местным товарищам, как половчее разместить в багажнике персональной машины Бээна большой картонный ящик, отпотевший после морозилки.
- Осторожнее, осторожнее! - говорил шофер. - Эх вы, головы садовые! Это же не бетонная плита, а картонный ящик, и в нем яички, продукт хрупкий...
- Там еще и цыплята табака, - счастливо сияя золотой улыбкой, сказало ответственное лицо.
И вот как только шофер закрыл багажник, так и сказал Гею, то есть ответил.
- Ничо-о... - протянул он то ли беспечно, то ли с легкой угрозой. - Мы тоже не дураки... У нас уже давно этот самый лазер имеется... Я читал в газете, - заверил он Гея, уловив смятение в его лице. - Они - нас, а мы - их! Пущай попробуют, кто кого... Конечно, - добавил он как бы на всякий случай, не понимая, что творится с Геем, - мы против войны, ясное дело, но ежели они сунутся...
Шофер заметил, что Бээн возвращается от стены, где он долго стоял, широко расставив ноги, и шофер шустро, ловко, несмотря на солидное брюшко свое, нырнул в машину и тотчас включил зажигание.
Из окна "мерседеса" Алине был виден золотистый купол храма Марии-Терезы.
Людей в церкви не было.
Кроме Алины и Гея.
И орган молчал.
- Одну минуту! - сказала Алина и, достав из сумки ключ от машины, вышла из церкви.
Да, Гея брала досада, что в его Красной Папке не было фотографии Бээна, которую следовало сделать именно в тот уик-энд, когда Бээн устроил расширенную выездную планерку на ударной, хотя и неплановой стройке птичника в Смородинке.
Длинный дощатый стол.
На скорую руку сколочен.
Почти под открытым небом.
На бетонные стены будущего птичника положены бетонные плиты.
Как раз над столом.
Остальная часть коробки зияет небесной бездной.
Видно, плит не хватило.
Или кран поломался.
А то и совсем иная причина.
Мало ли какая.
На то и расширенная выездная планерка, чтобы выявить причину и устранить ее немедля, не выходя из-за стола.
Почерк Бээна!
Жаль, конечно, что всего этого не отразишь на фотографии.
Только и было бы видно, что Бээн, массивный, как глыба, из которой предстоит сделать если уж не остальные плиты для потолка, то памятник самому Бээну, громоздится во главе стола.
И куда-то в сторону смотрит.
Может, спрашивает:
- А где Петухов?
Или произносит глубокомысленно:
- Вот вам и диалектика жизни...
А то и вовсе одно слово энергично роняет:
- Бардак!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139