Но помнил только то, что перед ним была та самая девушка, которую накануне он видел в дэка на балконе.
Которая в этот раз не была в розовом.
Уж это он видел во всяком случае!
Но цвет не имел теперь ни малейшего значения.
Она и выглядела совсем иначе.
Какая разница?
Впрочем, каким-то краем памяти, как бы вовсе не его собственной, а взятой напрокат, а потому услужливо подсовывающей совсем не те перфорированные ленты - атомы и молекулы? - Гей вдруг вспомнил сейчас то, что к Алине, той Алине, которую он воссоздавал в заданном цвете, не должно было относиться, потому что выклинивалось из образа любви...
Он вспомнил вот что.
Да, Алина в тот вечер была в белой кофточке и в какой-то юбке, и волосы у нее были хотя и не темные, нет, как иногда казалось позднее, но и не светлые, как уверяет порой сама Алина.
И почему-то ему казалось иногда, что и голос у нее был совсем не мягкий, не грудной...
Кто-то время от времени приглашал ее на танец.
Гей умолкал, встревоженно глядя на приятельницу.
И Алина, как бы угадывая его волнение, иногда отказывала претенденту на тур вальса, танго или чего там еще Гей не слышал даже музыки.
Но почему он сам не приглашал Алину?
Его обуял незнакомый страх.
Он будто не видел со, но уж она-то успела понять: видел, еще как видел!
И тем не менее принимала приглашение очередного претендента на танец.
Нет, вовсе не злила Гея, не раззадоривала, просто шла танцевать - и все.
Она любила танцы и была разборчива в партнерах, сказала она Гею позднее. И если бы кто-то, подумал Гей, понравился ей в тот момент чуть больше, чем он, в котором хоть что-то все же заинтересовало ее - привычка смущенно держать палец возле губ, сказала она потом, и он ужаснулся: с каким идиотским видом стоял он тогда перед нею! - Алина, как знать, не поднялась бы к ним на балкон после танца, но она поднималась всякий раз и заставала Гея с общей приятельницей все там же, где и оставляла их как бы на время, хотя могла оставить и навсегда, и Алина уже не могла не видеть, что Гей хранил ей свою верность, а приятельницу никто и не думал приглашать, и у Алины был повод вернуться на прежнее место, и, по сути дела отвергнутый, очередной кавалер отставал от нее, теряясь, возможно, в догадках относительно Гея, который заметно оживлялся при виде Алины, воскресал из мертвых.
Кажется, приятельница тут и догадалась.
Но было уже поздно.
Поглядывая на часы, Адам сидел над письмом сыну.
Светящаяся точка на табло падала вниз.
Дверь кабины открылась, и смущенный задержкой швейцар, выйдя из кабины, с полупоклоном предложил Алине и Гею войти в лифт.
Портье что-то пробормотал.
Может быть, он приносил пани и пану извинения от имени фирмы "Чедок".
Но, скорее всего, он сказал что-то совсем другое, имея в виду несколько странное, гм... не то чтобы странное, а уж очень лихое поведение этого усатого с какой-то нелепой папкой под мышкой.
Отхватил себе на вечер, а может, и на ночь такую роскошную шатенку в розовом!
Перед тем как войти в лифт, Гей досмотрел сцену. Адам писал сыну о работе над своей диссертацией. Кульминационный вывод этого глубоко научного и глубоко содержательного изыскания Адам вслух прочитал, с выражением, как актер областного драмтеатра:
Истинная жизнь - это жизнь, в которой внутривидовая борьба возрастает вместе с эволюцией современных особей homo sapiens, а не наоборот!
То-то мозги проветрятся у сына Адама, несчастного солдата, не ведавшего, что есть жизнь истинная...
А если бы ядерный взрыв застал их здесь, в лифте? Пластик со всех сторон. В любом случае они сгорят заживо. Вместе с Красной Папкой.
НАДОПРОСТОЖИТЬ.
Гей произнес это странное, нелепое слово так и этак.
И дверцы лифта открылись. И они пошли по ковру коридора в ее номер. Снова рука об руку. Красная Папка была между ними.
Хорошенькая женщина пригласила его в свой номер, и это было для него своеобразным взрывом, после которого он воссоздавал будущее из прошлого с еще большей старательностью, чтобы, упаси боже, не пропал даром миллион-другой атомов и молекул дефицитного розового цвета.
Это был вечер по случаю женского дня 8 Марта.
Все тогда же, более двадцати лет назад.
Гей только-только приехал из района, где он был на буровых участках.
Да! Он уже и сам почти забыл о том, что в то время работал геологом, по специальности, которую получил в учебном заведении, а уж социологом стал гораздо позже, набравшись жизненного опыта, как не без иронии писал он в автобиографии.
И вот приехал он, значит, в Лунинск из экспедиции, сбросил с себя хэбэ, побрился, надел серый костюм и помчался к четырем сестрицам.
Чтобы увидеть Алину.
Он отчетливо помнил - она опять была хороша.
Хотя и не в розовом платье. В зеленом.
И она встретила Гея улыбкой как человека, которому рада не просто как знакомому.
Так ему показалось, во всяком случае.
И даже спросила не то озадаченно, не то с упреком: "Почему так поздно?" тем самым устанавливая особые отношения между ними.
По крайней мере, так ему теперь вспоминается.
Но села не рядом, а напротив.
Может быть, для отвода глаз четырех сестриц?
Или потому, что среди гостей был их двоюродный брат, молодой инженер, не спускавший, как заметил Гей, с Алины взгляда?
Уж инженер-то не стал церемониться, он устроился рядом с Алиной, и Гей замкнулся невольно, и она вроде как перестала его замечать, может, просто дразнила, все беседовала с этим инженером, и Гею казалось это странным, он и не думал ее ревновать, хотя и любил, да, любил, уж это он про себя знал, как ему казалось, давно, но только про себя, Алине еще не сказал об этом ни слова, ни полслова, и ему казалось уже, что и ей он тоже не безразличен, так зачем же тогда этот флирт с инженером, флирт не флирт - непонятно что, Алина пошла танцевать с инженером и раз, и другой, и третий.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139