Уходи в одиночестве...
— Подожди, Азиз. Ну не будь же ты упрямым глупцом, прояви благоразумие.
— Нет. И запомни: тебе не удастся вытащить меня с собой. Азизу стало тошно. Он повернулся к окну и посмотрел на
палисадник, на листья, трепетавшие на ветру, перевел взгляд на лицо сидевшего рядом человека. Оно теперь больше напоминало звериную морду. Глаза бегали, спасаясь от его взгляда. Цвет их напоминал болото. Азиз увидел в них вызов и отчаяние, беспомощность и ненависть, хитрость и страх, жалкую затравлен-ность. Взгляд сломленного человека. Снова этот голос, словно издалека:
— Все, что они хотят от тебя, — это печатный станок в Танте.
— Станок, значит?..
Опять видения. Мир вдруг сузился, превратился в узкий длинный туннель, в конце которого была маленькая комнатка, отсыревшие стены с трещинами, идущими от потолка, кровать, кресло, яркая электрическая лампа. Железная махина с колесами, которые непрерывно вращались, выплевывая сквозь частокол зубов отпечатанные листки бумаги, растущие до потолка кипы листовок, заполнявшие скудное пространство и наступавшие на хрупкую человеческую плоть. Человек стоит с закрытыми глазами, пошатываясь от усталости. Изможденная фигура, кормящая бумагой прожорливую машину, подливающая черную краску в цилиндр. На почерневшем лице иногда сверкают белизной зубы.
Весь мир, вся жизнь, мечты, эмоции и все его благоразумие сжались до пределов этой комнатки. Именно она стала стимулом его жизни, ее смыслом, как артерия, питающая сердце алой кровью, теплом, любовью.
Лицо Хусейна приблизилось. Шепот в самое ухо:
— Элементарную вещь от тебя хотят. Подумай. Ну неужели хочется гнить здесь до конца дней? Соглашайся. Чем это тебе повредит? Адрес, Азиз. Только адрес. И никто не узнает, что назвал его ты. Чего боишься? Дело-то простое.
Азиз всмотрелся в лицо, которое почти касалось его, и не узнал — будто видел его впервые. Глаза Хусейна шарили по его лицу, искали ответа, хотя и понимали, что сидящий рядом человек глух к его словам.
Тот день он хорошо помнил. Солнечный сентябрьский день. Еще не закончились летние каникулы, а в медицинском колледже уже вовсю кипела работа.
К зданиям Новой и Старой больниц устремился нескончаемый поток студентов. Студенты идут по мосту с учебниками под мышками, белые халаты переброшены через плечо, стетоскопы торчат из карманов брюк. Смех, болтовня не затихают ни на миг.
Но именно в тот день группа студентов, направлявшихся к Новой больнице, свернула влево и пошла по короткой эвкалиптовой аллее к спортивному комплексу. Зеленый травяной ковер ласкал взгляд, давая отдых глазам, утомленным чтением убористого шрифта на глянцевых страницах книг с раннего утра до позднего вечера — уже при электрических лампочках. Здесь, под ясным голубым небом, они позволяли себе короткую передышку.
На сей раз собрались не случайно. Никто не остановился, чтобы просто порадоваться солнцу, траве. Все направлялись к низкому длинному зданию и проходили без задержки внутрь через боковую дверь.
Азиз шел впереди Хусейна и Халиля, которые о чем-то спорили на ходу. До него доносились лишь отдельные слова. Азиз обратил внимание, что некоторые шкафы, предназначавшиеся для спортивной экипировки, раскрыты и оттуда торчат цветные рубашки, белые шорты, носки. Другие шкафы заперты на висячие замки. Паркет на полу истерт временем и тысячами ног, которые годами ходили по нему. Толстый слой пыли въелся в дерево, и оттого пол выглядит местами как земляной.
Резиновые подошвы топчутся, поднимая в воздух пыль. Деревянные табуретки и лавки сдвинуты, и сидящие на них прислонились спинами к шкафам. Те, кому удалось пристроиться на скамейке, сидели зажатые с двух сторон, скрестив ноги или поджав их, чтобы дать место другим, продолжавшим прибывать. Некоторые расстелили на полу газеты, носовые платки, старые мешки и сидели, сдвигаясь все плотнее, по мере того как подходили новые студенты. Они вытягивали шеи, стараясь ничего не упустить.
Посреди комнаты стоял небольшой стол на тонких ножках, поверхность которого была вся в трещинах, черных и желтых пятнах: это был явно повидавший виды стол — за ним писали, ели, на него становились ногами, чтобы дотянуться до какой-нибудь высокой полки. Теперь за ним восседали Хусейн и Хал иль.
Азиз нашел для себя местечко в углу среди плотной массы студентов. От тесноты было не продохнуть, однако никто не сетовал.
Сначала стояли шум и гвалт: сотня голосов говорила одновременно, сотни ног топали и шаркали. Общий шум перекрывали отдельные возгласы, громкий смех, стук передаваемых через головы скамеек, скрип расшатанных стульев. Постепенно передвижения прекратились, шум голосов стал затихать, и наконец воцарилась тишина.
Азиз оглядел лица собравшихся. Двигались желваки под кожей от сдерживаемого напряжения и беспокойства, лица отдавали желтизной, как у преждевременно состарившихся. А у иных — от тревоги, которая уродовала молодые лица, гасила огонек жизни в глазах.
Взгляды всех были прикованы к сидящим за столом. Поблескивали очки в скудном для такой большой комнаты освещении. Мелькнула красная феска, которую снял с головы высокий смуглый студент, неподалеку от стола маячила голова в тюрбане. Молодой человек раскачивался, сидя по-турецки, словно на молитве в мечети. Его щуплое тело терялось в складках просторного черного кафтана. В другом конце комнаты возле двери внимание Азиза привлекла еще одна характерная фигура. Лицо, словно высеченное из гранита, неподвижное, как маска, с угольно-черной бородой. Ни один мускул не двигался на этом суровом лице, а глаза смотрели прямо перед собой, в них застыла скука ожидания.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128